Берега и волны

Отечество — ломтем отрезанным, улицы в нём — свалки мусора, города твои — в один миг состарилось. Погосты остались — поросли крестиками, как травкой. Имена на могилках потеряли значение. Никто не жалел. Никто не любил. Никто не мечтал возвращаться. Никто — кроме нас. Надо было работать, зарабатывать деньги и отсылать их домой — жёнам, матерям, детям. Дом был далеко и надолго разорён, а мы из него — потеряны… На экранах телевизоров пел и плясал полупьяный Ельцин, а отмеченный пятном противник его разыгрывал роль миротворца: делили не власть, которой у них не было, а страну — продавали. Флот ушёл за моря первым: торговый, научный, рыболовный. Остались в державе морской только краны с причалами, да и их по ночам на металлолом резали. Куда собирались грузить и отправлять это, почти потеряв родину, и уж точно, потеряв представление ценностей? Мир разделился на «ещё не имущих» и «уже имеющих». Первые — не верили и не молились, но продолжали упрямо работать работу, которую знали, а вторые — торопились показать себя, мышцами, валютой и кожаными куртками, и было это как символ особой религии — жить быстро и выгодно. Они так и жили: не оглядываясь, не запоминаясь, ложась под гранитных своих двойников с именами-кличками — «Витёк», «Санёк», «Пардон», «Проныра» сразу у входа любого погоста, либо на другой его половине, под мелкими буковками на фанере: «не известный», «не известный», «не из…». Война, одним словом, и кто-то за красных, а кто-то за белых. А мост этот самый японский — самый длинный в мире — был нам до фени.

Япония? — спросите вы и сами начнёте отвечать: это край земли… Восход солнца. Цунами и Курильские острова. «Улитка, ползущая по склону Фудзи…». «Последний самурай» и «Красная борода». Рисовый хлеб. Ночные фонарики в бумажных корабликах, плывущие по реке — память о жертвах униженной Хиросимы… А ты — что о ней скажешь?

— Я что скажу? Сашка-мост на сцене ресторана «Постреляй-ка!» и стрельба по нему настоящими пулями.

— Пулями? По нему?

— Пулями. А ведь говорила ему цыганка…

— Эх, Сашка-Сашка… Ресторан «Постреляй-ка».

Глава 5. «Постреляй-ка!»

Трое подошли к ресторану. Девочки «под гейш», «качки» в кожанках, шепелявый с балалайкой зазывала в туалет — все на месте. Лампочки мигают, музыка гремит. Двери кабака открываются и закрываются по-русски: не попади попой меж пружинными створками — раздавит или поддаст «пенделя», как катапульта.

Вошли, сели, заказали — всё хорошо. Принесли заказ, Блатной разлил водочку и произнёс тост:

— За моряков! — Выпили. Закусить не успели. Потому что подошли двое и спросили тостующего:

— Выпил? Закусывать будешь у нас.

— Вы чего, парни? — Бывший укушенный чуть поднапряг голос, но его снова спросили:

— Ты — серебристый мотик сегодня у причала торговал?

— Было дело.

— А почему он теперь не заводится?

— А я откуда знаю: один продал — другой купил… Претензий моряки не принимают! — Он попытался встать, заявляя гордо, как актёр на сцене. — Это противно нашим правилу и чести…

Кто-то из парней коротко ткнул его в бок, и он безвольно повис на чужих руках.

— Вы, хлопцы, не журитесь — морячок-то ваш не настоящий, так — ханырик из кино. Вы — пейте, закусите за счёт заведения. Парня вашего мы забираем. К вам ещё подойдут и скажут, что вы должны делать. Всё понятно? Уходить не надо — не советую. Ваши роли на вечер уже расписаны. — И они исчезли вместе с висящим у них на руках Блатным за ближайшей портьерой.

Мотрий и Сашка огляделись: зал большой, народу много, широкая стена напротив — сплошной плоский монитор, от пола до потолка. Пить-есть расхотелось, моторист показал глазами на выход, и Сашка кивнул, соглашаясь. Но встать не пришлось — парень за соседним столиком прижал палец у губ и покачал головой, отрицательно. Положение становилось безвыходным, надо было ждать.

Блатной убегал и отстреливался, как мог. На мониторе во всю стену было хорошо видно, что дышал он загнанно и из последних сил. Стреляли в него сверху. Он, видимо, не понимал этого и прятался за камнями и обломками стен, а сверху стреляли и стреляли. Блатной зажал лицо ладонями и плакал.

— Они в него не стреляют. Они просто его на испуг берут, — спокойно сказал Митрофан. — В ресторане, надо полагать, большой подвал есть, в нём — полигон для стрельб. Сейчас все копируют известные сюжеты американских боевиков на тему загнанных беглецов или ковбоев и делают ставки.

— Откуда ты знаешь?

— На этом кино делают и спецназ тренируют. — Моторист был совершенно спокоен, и, казалось, стал безразлично-ленив: расстегнул ворот рубашки, расслабился на стуле, отодвинул закуску. Стал совсем не похож на себя подводника.

Сашка заметил эти новые штрихи в поведении напарника, что-то было странное в этой новизне, будто ус у актёра отклеился и повис, мешая губам. Сашка спросил, волнуясь:

— Мотя, а ты кто?

— Главный.

— Подводник?

— Подводник.

— Ты думаешь, второго убьют?

— Нет, конечно.

— Почему?

— Потому что он просто наживка, а без наживки — не бывает ни рыбной ловли, ни охоты.

— А мы? Мы — зачем нужны?