Далее случилась неприятность, впоследствии сказавшаяся на всём крымском походе. Обузой при переправе стали, конечно же, приобретённые на пути следования кони. Северяне, вообще не обладавшие особым опытом обхождения с четвероногими, столкнулись с их ретивым норовом, через который приняли весь набор земных мук. Готские суда в основном, не были приспособлены к приёму на борт упиравшейся и взбрыкивавшей живности, потому большинство из них отчаливали ни с чем. Мостки качались, падали, глупые твари зверели, люди промокли до нитки, поднимая и заново устанавливая сходы... Совершенно дрянных, взбесившихся бессловесных скотов лупцевали и прогоняли в степь, со злости вслед им пуская стрелы.
Кто-то из сериванов предложил валить коней на землю, вязать ноги и потом втаскивать как поклажу. Готы сперва посмеялись, но быстро уразумели, что это единственный выход из ситуации. Лишь немногие гривастые красавцы спокойно и покорно процокали на раскачивавшиеся палубы своим ходом. И всё же тысячи коней были брошены. Никто и не подумал из-за них расстраиваться: степи, кони, скачки не были страстью людей лесов и рек.
Наконец, готов, сериванов и часть руссов переправили за Пантикап — «рыбный путь» — так праотцы халан прозвали Боспор Киммерийский. Три раза корабли Кантеля отчаливали и возвращались обратно. Далее флотилия отправилась в воды южного побережья Таврического полуострова, чтобы не пропустить из Заморья ни единого корабля, исключая тем самым возможное усиление и без того хорошо защищённого города.
Сгруппировавшись севернее Пантикапея, сборная армия быстро пошла по степной части полуострова, без лишнего шума огибая приморские города-колонии. Немногочисленные кони, что были взяты с собой, пёрли тяжёлую ратную поклажу, необходимые на первый случай продукты и вещи.
Путешествие по зимней степи получилось для войска трудным. Ветра несли пыль и острые крупицы снега, холод выбивал из строя бойцов. Никого, конечно, не ждали, оставляя заболевших в низинах покрытыми от знобкого веяния кошмами. Командиры подразделений гнали, уговаривали, сами показывали пример несгибаемости. Ветра разносили их отчаянные призывы по затаившейся равнине, по обезлюдевшим холмам...
Попадались отбившиеся от стад и потерявшиеся овцы. Люди взваливали их на холки коней и шли дальше, в первых же горах ожидая обещанного привала. Так бы всё, наверно, и случилось, если бы не сбились в пыльном мраке с пути.
Плутали долго. Измотавшись вконец, выбрали вместившую всех балку и стали тесным лагерем. Сарос со Стемидом и частью гвардейцев, закрывая лица руками, продолжили рыскать вокруг, затем возвратились, вызвали на совет руссов-проводников, намечая завтрашнее направление.
На следующий день армия устремилась дальше. Погода наладилась. Ветра не было, светило удивительно тёплое для северян солнце.
После полудня увидели гряду гор. Сарос построил и осмотрел сводное ратное братство, проводникам-руссам приказал быть при войске неотлучно.
Дальше шли долинами. Армия сильно растянулась, дозор убежал далеко вперёд. К вечеру явился нарочный от Карла. Ночью к войску вышел второй — указал лучший путь и передал, чтобы Сарос остановился там, куда дойдёт к рассвету. Ближе к полудню к войску возвратился конный отряд Карла.
Командира разведки было сразу и не узнать: купеческий до колен чекмень и греческая песочного цвета скуфейка сделали из гота совершенно иного человека. К тому же Карл манерами и всем своим видом разыгрывал образ коренного горожанина. Чисто выбритый подбородок, молодое лицо, умные и дерзкие глаза...
Сарос дожидался его, лёжа на упругих кустах. Стоило ему повернуть к соратнику голову, как куст чуды дрогнул и осыпал остатки отсохших ватных коконов.
— Ну-ка, помоги встать — вишь, от твоего вида рухнул в самую гущу!
С немалым трудом конунг высвободился из цепких объятий большущего кустарника, послужившего совсем недолго гамаком. Не удержавшись от соблазна, провёл большущим кулаком по лысому подбородку Карла и спросил:
— Что там город? Не на погибель ли мы идём?
— Город занят собой... На окраине земли... Там всё войско железное. Полки Рима многочисленны — по знакам видно, что город охраняют воины трёх легионов. Помимо того, три когорты, друг дружку меняя, зорко смотрят за округой. Кроме войска великого, в коем и греки, и фракийцы, и халаны, есть и ещё немалое затруднение...
— Ты так говоришь, будто мы не сможем одолеть это твоё одно затруднение! — Уставший с дороги Сарос сел на землю, стянул мягкие походные сапожки — для боя была у него отдельная обувь. В специальной мошне помимо прочего покоился бутурлок — доспех из железных пластин от бедра до мыска стопы.