Берегите солнце

- Послушай, капитан, - заговорил Оленин. - Немцы хитры! Они перехлестнули дорогу двумя линиями. Одна повернута лицом на юг, чтобы отражать атаки из-под Тулы, вторая нацелена против нас. А мы возьмем да и выйдем на дорогу в промежутке между этими двумя линиями. Вот здесь. Сумерки за окном сгущались, и в избе скапливалась темнота; Чертыханов засветил лампу, висевшую над столом. - Устроим там небольшой переполох. Я прошу взяться за это дело тебя самого, капитан.

- Согласен, - сказал я. - С большой охотой. Только ты отвлеки внимание, пошуми немного, чтобы нам как можно тише миновать наиболее опасные участки.

- Ладно, отвлеку, - пообещал Оленин. - Готовьтесь...

...И вот огромные машины с автоматчиками на броне, обходя заслоны противника, крадутся перелесками, полянками, опушками, кустарником, все ближе подбираясь к цели. Впереди колонны - разведчики сержанта Мартынова.

Подполковник Оленин время от времени открывал по дороге огонь из минометов. Немцы в ответ швыряли мины. Треск разрывов сливался с треском ломаемых танками деревцев, с рокотом моторов.

Наконец колонна остановилась. Бойцы поспрыгивали с танков. Они группировались во взводы, незаметные в маскировочных костюмах и халатах среди берез и снега. Ко мне подошел командир роты лейтенант Прозоровский, доложил, что рота к броску готова.

Танкист, командир этого своеобразного десанта, вместе с сержантом Мартыновым уходивший вперед для проверки подъезда к шоссе, вернулся.

- Командуйте, товарищ гвардии капитан. На дорогу вырвемся. А там определимся. За тем леском - небольшая охрана, но мы ее собьем.

- Приготовиться всем. При подходе к шоссе открыть огонь и погромче кричать "ура". Мы должны опрокинуться на врага, как гром среди ясного дня. Чем внезапней мы появимся, тем страшней для противника и веселей для нас. По местам, товарищи! Сигнал будет, согласно приказу командира бригады: красная и зеленая ракеты одновременно.

Я остался на крохотной полянке. Возле меня - Чертыханов, разведчики, связные, радист и отделение автоматчиков... Чертыханов снял с плеч вещевой мешок, с которым никогда не расставался, вынул из него завернутую в бумагу холодную котлету, кусок хлеба и протянул мне.

- Закусите, товарищ гвардии капитан. Скоро сутки, как не ели.

- Не до еды, Прокофий, - ответил я и опять взглянул на часы: большая стрелка двигалась к половине пятого - скоро начинать.

- Может быть, примете чарку?

- Нет, и чарки не надо. А ты выпей.

- Мне тоже не хочется.

Я взглянул на Чертыханова: он стоял на шаг от меня, молчаливый, с поднятым воротником полушубка, с опущенными наушниками шапки; поперек груди - автомат; рука шарила в сумке от противогаза, должно быть, он пересчитывал бутылки с горючей смесью и гранаты, как всегда перед боем.

- Что-то ты загрустил, Прокофий.

- Вдруг подумалось о доме, товарищ гвардии капитан. - Он глубоко и тяжко вздохнул. - Совсем рядом наше село. Чудится, что я слышу родной запах, честное благородное слово. Как поглядел, в каком виде оставляют фашисты наши деревни да села - пепелища, виселицы, - и сердце невольно защемило. Приду домой, а вместо порядков изб - одни трубы торчат. А ведь у меня мать осталась, сестренка... Домишко, хозяйство кое-какое... Куры, коза, пчел пять семеек... Для ребятишек держу, больно любят они сладкое. Со всей улицы сбегаются, как почуют запах меда... Баня у меня самая лучшая на селе... Все придется подымать.

- Подымем, Прокофий, - сказал я, утешая.

- Не скоро подымешь, товарищ гвардии капитан. Куда там! Одного лесу да кирпича уйдет сколько!.. Но если придется строить, начну с бани. Отмыться хочу от грязи, от крови, от злости. На душе накипь какая-то образовалась... Приедете в гости, непременно пойдем в баню. Уж попаримся, как по нотам!..

- Обязательно приеду, Прокофий.

- А ты, Гриша, приедешь? - спросил он у сержанта Мартынова.

Тот буркнул через плечо, не оборачиваясь:

- Ты мне уже сейчас надоел. А война сколько еще продлится! Так к тебе еще и после войны приезжай.

Чертыханов оживился: высказал то, что давило на сердце, и легче стало. Я почувствовал, что и мне как будто стало легче и веселее.

- Кого-кого, а тебя-то я знаю, Мартынов: из-за синя моря заявишься, как миленький. - Он попробовал обнять его, но сержант недовольно вздернул плечом.

- Отвяжись.

Прокофий опять, дразня Мартынова, обнял.

- Я же хочу тебя приласкать перед боем, дурачок. Фашисты не приласкают, надо полагать.

Темнота не редела. Золотой цыганской серьгой, чуть подрагивая, висел над перелеском молодой месяц. Стремительно неслись облака то настолько прозрачные, что сквозь них проглядывались звездочки, крохотные, будто сжавшиеся от стужи, то тяжелые и хмурые.