Берегите солнце

- Товарищ лейтенант, - обратился я к Тропинину, - проследите, чтобы все было так, как надо. Полный боекомплект.

Тропинин выпрямился, нервным, торопливым жестом расправил гимнастерку под ремнем, огромные бледно-синие глаза его взглянули на меня смятенно, с нескрываемым ужасом и болью. Не проронив ни слова, он удалился вслед за Браслетовым.

Я отодвинулся к окну.

Во дворе, в зеленоватых вязких сумерках, люди зябко жались друг к другу. Они выглядели сейчас трусливыми и жалкими и вызывали во мне новый прилив злости и отвращения.

В тот час, когда землю отцов постигает смертельное бедствие и эта земля может исчезнуть в огне, в крови, в страданиях, а будущим поколениям угрожает рабство, на защиту Отечества встают стеной ее сыны, плечом к плечу. А все эти люди поступили как предатели перед обществом, перед бойцами, поливающими кровью московскую землю; для предателей же война не знает пощады!.. И еще: быть справедливым и беспощадным намного тяжелее, чем быть добреньким, покладистым и всепрощающим...

Лейтенант Тропинин, подойдя ко мне, произнес холодно, чуть запинаясь:

- Группа бойцов подготовлена и ждет ваших распоряжений.

В зале вдоль стены были выстроены красноармейцы - человек двенадцать. Я приблизился к Прокофию Чертыханову, первому в строю.

- Ефрейтор Чертыханов, - сказал я, и Прокофий, вскинув подбородок, вытянулся - весь внимание. - Вы готовы расстрелять труса, предателя, бандита и стяжателя, который своими действиями помогает врагу овладеть столицей нашей Родины Москвой?

- Так точно! - ответил Чертыханов, и глаза его как будто сразу запали внутрь, в них проглянула вдруг - в глубине, за решимостью - глубочайшая человеческая скорбь. И я кивнул ему, как бы напоминая, что он сейчас дает тон всем остальным. Он понял меня, встрепенулся, напрягаясь, отчеканил громко: - Готов, товарищ капитан!

Я остановился перед сержантом Мартыновым.

- Сержант Мартынов... - и повторил свой вопрос.

- Так точно, готов! - ответил сержант.

- Красноармеец Куделин?..

- Так точно, готов!

- Красноармеец Гудима!..

- Так точно, готов!..

Я прошел вдоль строя и каждому задал свой вопрос, затем скомандовал:

- За мной!

Мы прошли во двор. Люди, находившиеся здесь, зашевелились, выжидательно глядели на нас, медлительно приближающихся к ним, молчаливых, вооруженных и неумолимых. Все они разом шатнулись и стали пятиться к кирпичной стене, будто догадываясь, что сейчас я прикажу им встать именно к этой стене.

Низкое небо скупо роняло тусклый свет, и лица людей казались серыми, вылинявшими от бессонницы, от студеной ночной сырости и тревоги.

Окинув взглядом толпу, я чуть не вскрикнул от изумления и ужаса: рядом с крикливой женщиной, задержанной с двумя окороками, стояла Ирина Тайнинская, съежившаяся, озябшая, жалкая. Ирина прошептала что-то беззвучно и тряхнула головой, должно быть, не верила, что перед ней нахожусь я...

А перед моим мысленным взором в одно мгновение пронеслись воспоминания, связанные с этой женщиной: радость, отчаяние и жгучая, нестерпимая душевная боль.

"Как она очутилась здесь, - поражался я, - где ее муж?" Я перевел взгляд. Конечно же! Сзади Ирины находился Анатолий Сердобинский. Он тоже глядел на меня жадно, смятенно и с недоумением.

Чертыханов вдруг грубо сдавил мне локоть.

- Смышляев! - прошептал он, задрожав от охватившего его волнения. Товарищ капитан, Смышляев!

- Где?

Чертыханов, рванувшись с места, оторвал от стены человека. Да, это был Смышляев: бесцветные глаза убийцы, вороночка на подбородке, точно сделанная хорошо отточенным карандашом, - предатель, выдавший немцам Ивана Заголихина, Нину, Никиту Доброва. А сколько он предал после, каких людей обрек на смерть!

Смышляев молча и угрюмо смотрел на меня, не мигая.

- Где он взят? - спросил я.

Браслетов ответил:

- На чердаке. Это он передавал информацию немцам. Ранил красноармейца Седловатых. - Комиссар кивнул на Смышляева. - Вы его знаете?

- Был командиром взвода в моей роте, - сказал я. - Перебежал к фашистам... Вот как они тебя использовали... - Я с глухой злобой оглядывал Смышляева: был он в куцем пиджачке, в сапожках с коротенькими голенищами, в кепочке, насунутой на самые брови; бледные губы кривились в улыбке.

- Расстрелять, - приказал я удивительно спокойно, как будто речь шла о чем-то обычном и естественном.

Чертыханов толкнул Смышляева дулом автомата в плечо.

- Иди.

Смышляев небрежно сплюнул, пытаясь скрыть свой страх и выказать презрение к нам и к смерти.

- Все равно песенка ваша спета, - сказал он и, насвистывая, пошел впереди Чертыханова.

Прокофий завел Смышляева за угол здания. Прошло несколько секунд, показавшихся всем изнуряюще длинными. Глухо прозвучала в рассветном сыром сумраке короткая автоматная очередь.

Толпа ахнула и притихла.

Чертыханов возвращался тяжелым - как под грузом - шагом, хмурый и спокойно мудрый, привычным рывком плеча поправляя автомат; молча встал в строй.

Лейтенант Тропинин принес список: двадцать шесть человек, самовольно оставивших свои посты. Выкрикивая имена этих людей, Тропинин отводил их от толпы в сторону.