Береговая стража

– Вот видишь, эти люди ищут убийцу бедной Глафиры, – сказала Федька, когда они подробно рассказали друг другу о своих приключениях (кроме позирования, разумеется; Федька, может, и в этом подвиге бы призналась, да Санька не спрашивал).

– Теперь вижу. Но если посредником был Сенька, если он таскал записочки, то что с ним стряслось? И куда подевался Трофим Шляпкин? – спросил Санька.

– А если Сенька пропал сам по себе? И посредником был Трофим? – вопросом же ответила Федька. – Убийцам вовсе ни к чему оставлять в живых человека, который им служил.

– Говоришь, Ухтомские?

– Так я поняла. Когда ты рассказал про Летний дворец, я тут же вспомнила эти письма сильфов на столе у господина Шапошникова. И оказалось, что все соответствует. Я Ухтомских помню – они часто на балеты ходят. Хоть у Натальи спроси – у нее со старшим, с князем Платоном, что-то когда-то было, коли не врет.

– А если я пойду в управу благочиния и расскажу все, что знаю?

– Погоди ты с управой! Шапошников хочет доказать, что убийцы – Ухтомские, но это непросто. Есть кому их выгораживать – князья же! Ты ему не мешай, а то как раз наделаешь беды.

– Да что за Шапошников?

– Хозяин здешний, живописец, типографщик…

– Какое ему дело до Глафиры?

– Он с товарищами не один только розыск о Глафире затеял, они и про судей, и про откупщиков много занятного узнали. Погоди, через купчиху Огурцову отыщем Сеньку, может, он правду знает. Может, он и вовсе – свидетель злодейства. Тогда его и надобно вести в управу благочиния.

– Очень я удивлюсь, коли Сенька еще жив… – буркнул Румянцев.

Они еще немного посовещались, строя домыслы: отчего Глафиру выманивали в какое-то путешествие, а потом убили прямо в театре? Ничего разумного не придумали и поняли, что пора им расходиться по комнатам.

Санька пошел провожать Федьку, и у той сердце затрепетало: а ну как захочет остаться? Но он лишь поцеловал в щеку. И это было понятно – битый час толковали о Глафире, после этого не до амуров.

Всю ночь Федьке эти самые амуры мерещились. А наутро – пожалуйте позировать. Господин Шапошников в разноцветном фартуке малевать желает. И сердится, что голая девица на топчане как-то уж больно невнимательна. А та прислушивается – не зазвучит ли в глубине причудливого дома любимый голос. А он и не мог прозвучать – пока Федька позировала, явился Никитин и опять повез Саньку к портному.

– Я послал человека к Лисицыной, – рассказывал он, пока Санька стоял, как болван, облепленный раскроенными кусками ткани, что держались лишь на булавках. – Велел ему с известием прямо сюда бежать. Все она тебе доложит, только будь умен. Сам говори поменьше, а ее слушай! И перстеньком помахивай. Вот отчего это я, скажем, вижу ее, зловредную бабу, насквозь, а люди вдвое меня умнее, – не видят?

Санька хмыкнул. Он и сам понимал, что госпожа Лисицына – не ангел белокрылый. У человека, служащего в театре, не может быть хорошего мнения о женщинах – слишком отчетливо он видит все их шалости. Казалось бы, Глафира Степанова была безупречна, и что же? Вступила в тайный брак с богатым кавалером и тут же понесла…

Одна лишь Федька Бянкина, сдается, была чиста в этом вертепе – да и то из-за рябой рожи. Да, может, ее подружка Малаша как-то блюла себя после неудачного приключения с гвардейцем. А прочие – да покажи им издали кошелек с золотыми империалами, помчатся напролом, срывая на ходу юбки и повизгивая от восторга.

– Можешь ты это объяснить? – спросил Никитин.

– Нет, да и никто не может, – ответил Санька. – Порода, видно, такая…

– Но он-то должен понимать!

Санька хотел было спросить, что за «он», но тут портновский подмастерье ввел в комнату парнишку, хорошо одетого, с веселой физиономией.

– Что, Тимошка? Есть ли записочка? – обернулся к нему Никитин.

– На словах велено сказать, что будут ждать завтра в четвертом часу пополудни, – сообщил Тимошка.

– Шустра! Времени зря не теряет! – одобрил Лизину поспешность Никитин. – Ты теперь, Тимошка, ступай к Григорию Фомичу, он тебя покормит и, может статься, скажет, нужен ли ты вечером. Да! Скажи – пусть тебе дадут записочку для господина Моськи, экипаж-де завтра нужен! Все равно он дома сидит весь в соплях. А экипаж чтоб был в половине четвертого, понял?

– Как не понять!

С тем и убежал.

От Саньки отцепили суконные куски, он оделся и вместе с Никитиным вышел из портновской мастерской.

– Я ему велел – кровь из носу, всех за шитье усадить, а чтоб ты завтра был в новом, – похвастался Никитин. – Масленица! И у нас блины будут печь. Трофим привез пуд хорошей муки, да яиц корзину, да икры набрал всякой, а нам велено взять на Невском в хорошей лавке сыров французских и голландских. Но сперва поищем-ка мы одного человечка. Семена Званцева. Мы разведали, где живет купчиха Огурцова. Коли он у нее там в простынях запутался и выбраться не может – его счастье…

– Это верно. Пошли!

Купчиха жила богато – новый дом, у крыльца – дорогущие сани красного дерева. Санька даже малость позавидовал Сеньке-красавчику – вот кому о завтрашнем дне беспокоиться не надо.