Береговая стража

– Небось поедут по Невскому кататься, – сказал Никитин. – Теперь всюду гулянья. Такими санями что ж не пощеголять.

Но из дому вышла только злодейски нарумяненная Огурцова с другой женщиной, одетой попроще. Очень быстро они сели в сани, и кучер, такой же краснощекий, как хозяйка, стал укутывать им ноги великолепной полстью из шкуры белого медведя – такие еще не всякому князю по карману.

Тут и появился человек в распахнутом армяке – именно армяке, какой ямщики поверх тулупов надевают. Откуда выбежал – ни Румянцев, ни даже глазастый Никитин не сообразили. Размахивая руками, этот человек кинулся к купчихе и схватил ее за руку с явным намерением вытащить из саней.

– Караул, режут! – завопили женщины.

– Имай вора! – подхватила баба-охтенка, что везла на санях кадушки со сметаной и маслом к чьему-то праздничному столу.

– Ахти, зарезал, зарезал! – прибавили какие-то соседки, разом выставясь из калитки. – Караул! Злодей купчиху режет!

– Нет, не дам! Врешь! Не дам! – выкрикивал яростный злодей, Огурцова же била его по голове, да била правильно – расквасила ему нос.

– Это он! Никитин, это он! Сенька! – заорал Румянцев, узнав в безумце товарища.

Кучер с разворота заехал красавчику в плечо, тот отлетел, но успел вцепиться в полсть и потащил ее за собой. Кучер под многоголосый женский визг рухнул на колени, чтобы измолотить Сеньку пудовыми кулаками. Но Сенька был ловок, как и полагается фигуранту. Он вскочил и, утирая лицо, понесся прочь. Армяк развевался чуть ли не во всю ширину улицы.

– Догоняй! – крикнул Никитин. – Ах, черт, был бы Пахомыч!

Но извозчик, которого нанимали помесячно, отсутствовал – возил кого-то другого из домочадцев.

Сенька знал местность, юркнул в переулок – только его и видели. Никитин с Санькой пробежались напрасно. Прохожие врали разное – да и как не врать, когда уже начали справлять Масленицу? Иной с самого утра и начал – чтобы к вечеру свалиться в блаженном беспамятстве под соседским забором. А когда вернулись к купчихину дому – то сани уже укатили.

– Ты точно видел у него в руке нож? – раз десять спросил Никитин.

– Нож не нож, а что-то было, – отвечал ошарашенный странным событием Санька.

– Пошли. Где-то ж он угомонится, пойдет шагом. Тут мы его и возьмем за бока.

Но красавчик Сенька, видно, наладился бежать быстрее орловского рысака до самой Пряжки и далее – по льду, мимо Кронштадта, мимо Аландских островов, прямиком в Швецию.

– Видать, и купчиха как-то в это дело впуталась, – такой вывод сделал мрачный Никитин. – Плохо, что нас обоих тут, у ее дома, видели, когда мы за ним погнались. Тут же и дворник купчихин стоял, и соседки. А надобно кого-то из ее слуг расспросить. Ну да ничего! Хоть что-то разведали.

Теперь Санька уже не сердился на странноватого бойкого человечка, ростом – двух аршин с тремя вершками. Он видел, что загадочные действия Никитина и Келлера все же направлены на поиски Глафириного убийцы. И мысленно поблагодарил Федьку – если бы она не уговорила остаться, то скитался бы теперь неведомо где, а статочно, сидел в застенке и отвечал на вопросы полицейских сыщиков.

После беготни по задворкам проснулся аппетит – да к тому ж оба знали, что их ждут блины. Еще порасспрашива-ли для очистки совести прохожих, не попадался ли детина в простонародном армяке и с окровавленной рожей. И тогда уж с чистой совестью поспешили домой. Поев, отправились в баню, чтобы в гостях у госпожи Лисицыной блистать не только дарованиями, но и чистотой.

– С тебя только аполлонов лепить, – завистливо сказал Никитин, оглядев голого Саньку. – Ну отчего это одним – все, а другим – ничего? Будь у меня твое сложение – да все дамы бы мне авансы делали, а я бы выбирал, как султан.

– Обещал же тебя свести с хорошей девкой! – напомнил Санька. – Только к нашим с пустым кошельком не суйся.

– А найди. Деньги-то у меня есть. Хотя… – Никитин закручинился. – Ох… хотелось бы, чтобы по любви…

– А сам-то хоть которую любишь?

– Есть одна, – признался Никитин. – Не то чтоб любил… Просто цену ей знаю. Умница, красавица, вдова. Верность мужу покойному блюдет – а коли нарушит, то уж точно не меня изберет…

– А ты за ней поволочись, как это делается, – принялся учить Санька. – Подарки дари, под окошком ходи…

– Нельзя. Теперь – нельзя, а потом – как Бог даст. Да мне бы до той поры, как Бог даст, хоть какую Матрену спроворить…

Его тоска была столько комична, что Санька расхохотался.

– Чего регочешь? Пошли блинами объедаться! – воскликнул Никитин. – А то Келлер, поди, все сожрет! Я его знаю, в нем много помещается! А потом под вечер я сюда Потапа отправлю. Дворня здешних домов уж точно от хозяев дозволение получит вечером гулять. Может, горничных нашей купчихи подбить на грех удастся. У нее там любимица, Настасья, а наш Потап – детина хоть куда.

Масленицу Санька начал отменно. Кабы знал, что наутро – в театр, на урок и на репетиции, то поостерегся бы брюхо набивать. А так, подзуживаемый Никитиным сцепился с Келлером: кто кого переест. Там же были Потап и Григорий Фомич, а вскоре приехал Жан.