Береговая стража

Сам он шел последним – не был уверен, что госпожа Лисицына будет ему рада. А ее слово в доме Васильевых много значит – так что не напортить бы. Пусть простушка Марфинька сперва похвалит доброго Гаврилу Павловича, а там и поглядим.

Лиза позвала с собой на гулянье тех, которых знала под именами Морозова и Никитина. А точнее сказать – позвала огромный перстень, благодаря которому могла взлететь очень даже высоко. Минувшим вечером она внимательно наблюдала за Санькой – нужно же было наконец понять, на какой козе подъехать к красавцу. Приглашения он принимает охотно, да отчего ж за ней не машет, не волочится? Второго, Никитина, пальчиком помани – в лепешку разобьется, да только кому он нужен? Вот кабы он выиграл у Светлейшего князя перстенек – то с ним бы Лиза быстро договорилась…

Она первая из окошка экипажа увидела Марфиньку.

– Господа, нас моя племянница ищет, выйдем ей навстречу, – сказала она.

Румянцев выскочил первым и подал ей руку, она оперлась и метнула взгляд, которым пыталась сказать: благодарность моя будет безмерна. Однако Санька не желал понимать пылких взглядов – ему заранее становилось страшно при мысли о такой благодарности.

Лиза была не глупа – видела, что с кавалером творится неладное, вроде как и готов подружиться, но чересчур близко к себе не подпускает и знаков понимать не желает. Решив, что на льду посреди гулянья она все равно до правды не докопается, Лиза пошла навстречу Марфиньке с кузинами. Санька с Никитиным ее сопровождали, оттирая от дамы простой люд.

И случилось чудо – Марфинька, обнявшись с Лизой, увидела Саньку, крылатый амурчик пролетел меж ними, рассыпая не розовые лепестки, а пригоршни хмельных снежинок, что попав на губы, пьянили пуще поцелуев.

– Вот и славно! – сказал веселый амурчик. – Голубчики мои, бегите скорее, а я пособлю!

Все получилось стремительно и лихо: веселая компания вклинилась между Марфинькой с кузинами. Все перемешалось, Лиза оказалась в объятиях откупщика, Никитин подхватил под руки девиц, Федосья Федоровна поскользнулась и шлепнулась на усыпанный хвоей лед, а Санька и Марфинька пропали.

Они не знали, как вышло, что руки соединились, что начался бег. Они делали вид, будто руки – сами по себе, а они, Санька и Марфинька, – сами по себе. Заскочив за будку, в которой торговали пирогами и орехами, они наконец друг к дружке повернулись и посмотрели оба с одинаковой озабоченностью: да как же так, зачем, для чего? Марфиньке стало страшно и томительно – весь мир сосредоточился в карих глазах, которые глядели на нее жадно, восторженно, с не выразимой словами лаской. Она выдернула руку в меховой рукавичке, но глаз не отвела – не смогла.

Незримый амурчик засмеялся, порхая над ними, – этих двоих он свел щегольски! Ангелочек наслаждался их смятением и смущением; наконец он подтолкнул Саньку: ну что же ты, кавалер?

– Бежим! – сказал Санька, взял девушку за руку и снова увлек в толпу.

Это был нелепый побег – ну, час вольности, ну, полтора. И ничего, кроме этого крошечного глоточка – дюжина поцелуев, жаркие объятия сквозь толстые шубы, не отпускающие друг дружку руки, и все… Оба знали, что придется возвращаться: ей – домой, к матери, ему – в дом сильфов. Но в тот момент верили, что удастся убежать куда-то, где можно быть навеки вместе.

Они пробежали между помостом, на котором выкрикивал неприличные шутки масленичный дед – молодой бойкий парень из мастеровых, с привязной бородищей, и другим помостом – на нем кувыркались пестро одетые шуты. Они невольно остановились, глядя снизу вверх на веревочного плясуна, который бежал, казалось, по облакам, помогая себе двумя огромными веерами. Праздничные запахи опьяняли – благоухал сбитень, который наливали под навесом из огромнейшего медного сбитенника, мало чем поменьше Готторпского глобуса из Кунсткамеры; благоухали пряники и горячие пироги; за версту разлетался аромат от жаровен, на которых пекли и тут же распродавали горячие блины. А главное – благоухала еловая хвоя, которой был усыпан лед, и этот запах казался самым колдовским.

Наконец они оказались у подножия ледяной горки и переглянулись.

– Хочешь?

– Да!

– Услужить? – спросил сразу объявившийся рядом человек с расписными санками. – За две копейки каретку наверх доставлю, плати, барин! И наверху – пятачок за спуск!

Человек был счастлив безмерно и пьян восторженно, улыбка излучала блаженство, в кудрявой бороде запутались икринки.

– Давай, – ответил Санька.

Никитин вручил ему кошелек, чтобы не смущаться, если вдруг Лизе захочется простонародного угощения. А ведь захочется, уверенно сказал он, напомнив, что сама государыня, когда выезжает полюбоваться гуляньем, тоже себе в этой скромной радости не отказывает.

Они понемногу поднялись на горку. Площадка, украшенная еловыми и сосновыми ветками, разноцветными флагами неведомых держав, парила над Невой, как сказочный летающий остров.