Рюрик.
Да, но если бы она вышла за поляка, мой папа был бы поляком.Володя.
Только он был бы не твоим папой.Рюрик.
Почему?Володя.
Потому что твой папа другой.Рюрик.
А был бы тот.Володя.
Он бы не был твоим папой, неужели не ясно?Рюрик.
Да почему же?Володя.
Потому что не твой папа.Рюрик.
Но мама моя.Володя.
По-моему, полицейский.Рюрик.
Эге.Володя.
На нас глядит. Суровый.Рюрик.
А ты не гляди. Не обращай внимания.Володя.
Чем-то мы ему не понравились.Рюрик.
Не смотри на него, не надо.Володя.
Нет, все-таки они тут все на одно лицо.Рюрик.
Я тоже не различал. Теперь различаю.Володя.
А что ему надо от нас, как думаешь?Рюрик.
Откуда я знаю. Может, он тоже не различает? Можем, мы для него тоже на одно лицо. Кто его знает.Володя.
Близнецы-братья.Рюрик.
Вообще-то мне нельзя далеко. Я дальше, чем за тридцать километров, не могу отъезжать. По статусу. Могут быть неприятности.Володя.
В тюрьму посадят?Рюрик.
А что ты думаешь, могут и посадить… Я должен был письменное разрешение получить… С этим строго.Володя.
Смотри-ка, у него наручники.Рюрик.
Ну что ты уставился, наручников никогда не видел?Володя.
По-моему, я попал в полицейское государство.Рюрик.
Ты попал в цивилизованную страну. Делай вид, что мы говорим об искусстве.Володя.
Здесь есть музеи?Рюрик.
Есть. Зато здесь нет преступности. Идет.Полицейский.
Шар тоф дюн?Володя.
Ну и что он хотел?Рюрик.
Может, он хотел нас поприветствовать. Откуда я знаю.Володя.
Душечка.Рюрик.
Тут только свистуны гады. Остальные – нормальные.Володя.
Ответь мне, Рюрик. Если я себя, допустим, древлянином назову. Их княгиня Ольга еще репрессировала, столицу сожгла. К тому же на территории суверенной Украины…Рюрик.
Естественно. Надо лишь попросить. Ты древлянин, я берендей, оставайся, Володька!Володя.
Чтобы меня, древлянина, каждый день здесь за шкирятник из вагона выкидывали?Рюрик.
А я не каждый день на поезде езжу. Только по воскресеньям. Рынок лишь по воскресеньям работает… Ножи продавать.Володя.
Продашь… продадим. А дальше что?Рюрик.
А что хочешь. Вместе придумаем что-нибудь. Да хоть язык преподавай.Володя.
Преподуй.Рюрик.
Преподави.Володя.
Что ж ты сам не преподаешь?Рюрик.
Ножи, ножи! По воскресеньям. Я занят. Во-вторых, я берендей.Володя.
Вот и преподавал бы свой берендейский. Не знаешь берендейский?Рюрик.
Не знаю. Теперь в моем лице все берендеи только на русском говорят. Я последний русский берендей. Только никому не говори, что последний… Что ты о них еще знаешь?Володя.
О берендеях? Знаю, что были торками.Рюрик.
Тюрками?Володя.
Торками!Рюрик.
Ты уверен, что не славяне?Володя.
Нет, вроде половцев. Торки. Я помню.Рюрик.
А как же «Снегурочка»?Володя
Рюрик.
Там же были славяне.Володя.
Художественная литература. Фантазии композитора.Рюрик.
Да.Володя.
Извини, ты меня утомляешь.Рюрик.
Всецелость, всепримиримость и всечеловечность. Я только сейчас начинаю понимать, что все это значит.Володя.
Да, ты ведь писал диплом по Достоевскому.Рюрик.
Разве я тогда знал, что хотел сказать Достоевский! Помнишь о русском скитальце? Это же обо мне, обо мне! И всепримиримость – обо мне! И всечеловечность! Ибо назначение мое, Володька, есть бесспорно всеевропейское и всемирное, и, только став берендеем, здесь очутившись, я наконец понял все, Володя. Кто я такой. Я всечеловек. Всецелость. Всепримиримость и всечеловечность.Володя
Рюрик.
Нет, всечеловек, а не космополит. Всечеловек. И ты знаешь, Володя, и ты знаешь, друг сердечный… в чем признаюсь тебе я сейчас… вот: если бы берендеев… не смейся… было бы побольше… я бы, может, возглавил движение…Да, да. Если бы берендеям враг угрожал… если б завтра война… я бы на фронт пошел. Я серьезно говорю.