Берлинское кольцо

– Не думаю, что, идя на эту встречу, вы не поинтересовались моей биографией. И не только биографией… Я действительно начальник тюркского отдела Главного управления СС, гауптштурмфюрер Рейнгольд Ольшер… Бывший, как вы изволили подчеркнуть. Это имеет значение для факта, который я намерен вам сообщить… Но прежде мне необходимо подтверждение вашей личности.

Корпс пожал плечами и нехотя вынул удостоверение, в котором значилось, что предъявитель действительно является майором секретной службы вооруженных сил Великобритании.

– Благодарю! Теперь прошу выслушать меня.

И Ольшер рассказал Корпсу историю пакета в клеенчатой обертке, направленного через Саида Исламбека британской разведывательной службе.

– Документы переданы вам этой весной где-то в районе Нима или Альби, а возможно, и в другом месте Франции… Последнее донесение я получил из Нима…

– Что за документы? – готовясь записать сообщение в блокнот, спросил майор.

– Этого я не могу сейчас сказать, но документы носили гриф «Гехейме рейхзахе!», что определяет высшую степень их секретности… Надеюсь, вы хорошо знаете немецкий язык и нашу систему сохранения государственной тайны?

– Можете не сомневаться, – самоуверенно кивнул Корпс.

Ольшер сомневался – язык Корпс знал в силу своей служебной привязанности к Германии, но насчет системы сохранения тайны явно бахвалился. Документы с грифом «Секрет государственной важности» редко попадали к англичанам. В противном случае британской службе безопасности давно бы стало известно о специальных курсах особого назначения «Ораниенбург» и фальшивых фунтах стерлингов, на которых она так глупо попалась.

– Мое отношение к пакету зафиксировано на каждом документе оттиском пальца, – Ольшер показал на большой палец правой руки – очень холеный, бледный палец. – Оттиск сделан симпатическими чернилами синего цвета, проступающими после проявления соответствующим составом… В левом углу листа.

– Вы предусмотрительный человек, господин Ольшер! – майор посмотрел на пленного с интересом и даже с уважением – перед ним был не простой эсэсовец, во всяком случае, не грубо элементарный. – Я доложу о нашем разговоре своему шефу…

– Сегодня же? – полюбопытствовал Ольшер. В тоне его была просьба и одновременно беспокойство. Гауптштурмфюрер спешил: газеты, попадавшие в лагерь, уже кричали о предстоящем процессе над военными преступниками, обвинительное заключение против СС ожидалось со дня на день.

– Не обещаю, – холодно ответил Корпс, – холод совсем не шел этому круглолицему и розовому от сытости человеку, поэтому Ольшер его и не принял. Не поверил майору. И не ошибся.

Через час, не более, о заявлении Ольшера стало известно шефу группы, которая занималась личным составом шестого отдела Главного управления имперской безопасности, работавшего, как известно, на заграницу. Выявлялись все лица, связанные с секретными документами гитлеровской разведывательной службы, – все, кто оказался в лагерях для пленных и интернированных нацистов. Отыскивались дорожки к тайникам – уже при первых допросах стало ясно: документы или уничтожены или скрыты. Скрыты надежно. Британскую и американскую разведку больше всего интересовали планы операций по заброске агентуры в тылы противника. А что такие операции проводились, и проводились в больших масштабах, сомнений не было. О них сообщали арестованные немецкие агенты, работники курсов особого назначения и, наконец, сотрудники Главного управления имперской безопасности. Операции осуществлялись систематически, исключительно широкий размах они приняли в последние годы войны…

Еще через час полетели шифрованные запросы в Лондон, в соответствующие отделы «Сикрет интеллидженс сервис». Там легко установили, что Восточно-тюркским отделом Главного управления СС на самом деле руководил Рейнгольд Ольшер и что именно он поставлял материал для шпионской и диверсионной работы. Ольшер был знаком британской секретной службе еще с момента разоблачения и ареста Мустафы Чокаева. Чокаев донес об этом событии после вербовки на пост президента Туркестанского национального комитета, созданного гитлеровцами в Берлине. «Я перешел на службу к нацистам, – объяснил свой поступок Мустафа Чокаев, – так как другого выхода не было. Здесь, в Берлине, я смогу быть более полезным вам, чем в Париже. Париж надолго закрыт для тюркского национализма. Все сосредоточилось сейчас в Германии и духовно и физически». В донесении упоминался и человек, завербовавший Чокаева. «Очень решительный и очень доброжелательно настроенный по отношению ко мне, – объяснял первый президент ТНК. – Доверие полное…»