Берлинское кольцо

– С сердцем у него ничего… а вот горло пошаливает по-прежнему…

– Ну вот, – уже веселее откликнулась темнота. – Теперь мы поняли друг друга.

– Вы поняли! – уточнила Руг. – Я играю в жмурки и даже не представляю себе, кто мой партнер.

– А это важно?

– Безусловно. Во всяком случае, любопытно.

– Немного терпения, фрау Хенкель… А теперь – к делу! Вы узнали что-нибудь о друзьях унтерштурм-фюрера?

– Друге, – внесла ясность Рут.

Темнота выразила недовольство. Она способна была проявлять эмоции.

– Три друга находились почти постоянно на втором километре, и вы должны были их видеть…

– Три?! – несколько разочарованно повторила «шахиня». – Он говорил об одном…

– Теперь и мы можем говорить об одном. Двух уже нет, – пояснила темнота. – Об одном по кличке «лай-лак», то есть аист…

– Аист? – удивилась Рут. Удивилась не кличке, а самому слову, сочетанию звуков, составляющих его, – они показались ей знакомыми. «Лайлак!». Кажется, Рут слышала что-то подобное. Возможно, даже здесь, в поезде. – Аист… Человек с кличкой «аист»…

– Он похож на аиста, если вы когда-либо видели эту птицу, – внесла темнота конкретность в характеристику.

– Видела… На юге. И что же? Человек этот находится в Роменском батальоне?

– В Роменском батальоне нет друзей унтерштурмфюрера. Уже нет. Они покинули его, как покидают мир мертвые.

Она содрогнулась. Ей почудилась угроза в тоне, которым был произнесен ответ. Угроза, адресованная не друзьям унтерштурмфюрера, а «шахине». На какое-то мгновение Рут представила себе карающую руку – неведомо за что, но именно карающую, – протянутую сейчас к ней. Что нужно скрытому во мраке человеку? Зачем он убивает друзей унтерштурмфюрера? Во имя какой цели? Неужели из-за той тайны, что была передана унтерштурмфюреру Ольшером!

– Остался один, – напомнила темнота, – с кличкой и обликом аиста.

Все-таки не ей, «шахине», адресована угроза, – успокоилась Рут. – Друзьям унтерштурмфюрера. Одному, последнему! Но если уберут последнего, закроется навсегда дверь к тайне, для «матери туркестанцев» – тоже. Через «шахиню» перешагнут, как через порог. Потом и порог сметут. Сметут, чтобы не осталось никого причастного к тайне… Нарисовав себе эту неумолимую цепь, охватывающую и ее, Рут стала искать тропинку, лежащую в стороне от опасности.

– Я знаю лишь один адрес – Роменский батальон – и фамилию друга…

– Она уже не нужна.

– Жаль! – вздохнула Рут.

– Увы, время опережает вас. Будьте торопливее, иначе исчезнет и последний друг унтерштурмфюрера.

– Что я должна сделать?

– Узнать, кто «аист» и где он находится. Ответ дадите в Вене.

– В Вене?! – ужаснулась Рут. – Значит, завтра?

– Конгресс продлится два-три дня. Это не много и не мало для такой решительной женщины, как вы, фрау.

– Женщины! Но только женщины…

– Разве этим не все сказано?

Рут могла вспылить, во всяком случае, ответить дерзостью. Но какова цена ее возмущению, да и что даст оно? Лучше принять оскорбление и изобразить обиду, показать себя слабой и беззащитной. Выпросить уступки, хотя бы в сроках. Тайна запрятана глубоко, это она знала, и добыть ее будет трудно: ведь тот, кто прячет, уверен в существовании любопытных глаз, иначе зачем прятать. А что если выдать всего лишь кусочек тайны, как тогда, в лесу, и этим избавить себя от тяжелой и опасной работы по добыванию целого?

– Я слышала такое слово, «лайлак», – сказала она твердо, но без уверенности, что это заинтересует темноту. – Просто слышала, мало ли какие слова пролетают мимо!

Кусочек тайны был схвачен жадно, торопливо:

– От кого? Когда?

– От туркестанцев, – теперь уже нетвердо пояснила Рут. – Кажется, здесь… в поезде… Слово прозвучало несколько раз в общем разговоре.

– Но кто участвовал в разговоре?

– Вы могли бы не задавать подобного вопроса: я не предполагала о существовании интереса к «аисту» и, следовательно, не запомнила, кем произнесено слово.

Темнота вздохнула, и во вздохе этом было столько досады и столько разочарования, что Рут невольно посочувствовала своему собеседнику.

– Если бы я знала!

– Но кто участвовал в разговоре?

– Здесь столько людей, столько встреч… Возможно, и не в вагоне произносилось слово, а еще в Берлине, на перроне вокзала. Там было много провожающих…

Вздох не повторился. Темнота тревожно и тяжело молчала. Невидимо для Рут шла работа, чья-то работа, и эта работа должна была породить для «шахини» новый сюрприз.

– Вы вспомните, кто говорил! – сюрприз оказался до крайности неприятным.

– Это невыполнимое требование, – запротестовала она.

– Вы вспомните! И человек, произнесший слово, вернее, тот, кто знает «аиста», будет вашим другом в Вене.

– Не понимаю.

– Во время конгресса старайтесь быть около него как можно чаще.

– Но это покажется слишком нарочитым, даже нелепым. Неизвестно, кто этот человек, и удобно ли находиться возле него жене президента.

– Надеюсь, это офицер или работник ТНК, а с ними вы на короткой ноге…

Опять колкость, опять намек! И опять безответный – Рут должна проглатывать все, что ей уготовано, и терпеливо ждать конца разговора. Лишь бы скорее наступил этот конец!