Бернард Шоу

Большим горем была для Шоу кончина Уильяма Арчера: «Я вернулся в Лондон, обезлюдевший без Арчера. Мне показалось, что жизнь вступила в новую эру и я задержался здесь по чистой случайности. Мне все еще думается, что он унес с собой и какую-то часть меня». В 1924 году, перед самой операцией, окончившейся трагически, Арчер писал Шоу: «Мало ли что может случиться? Мое положение дает мне право сказать Вам то, в чем у Вас нет, вероятно, оснований сомневаться, а именно: пусть я разок-другой и переиграл свою роль сурового наставника, мой восторг и нежность по отношению к Вам ничто не могло поколебать. Я благодарил и благодарю судьбу за то, что она сделала меня Вашим современником и другом. От всего сердца благодарю Вас за сорок лет ничем не омраченного товарищества».

В 1920 году умерла сестра Шоу, Люси. В свое время она вышла замуж, потом жила отдельно от мужа, «долгие годы вполне без него обходилась и вдруг нечаянно узнала, что даже в день их свадьбы у мужа была другая женщина. Это ее так взбесило, что она настояла на разводе (за мой счет). Освободившись таким образом от мужа, она поняла, как он одинок и до самой его смерти ежедневно его принимала и развлекала. После того как муж умер, теплое место у ее очага занял его холостяк-брат. Потом умер и брат. Еще через много лет, когда и ей и мне было уже за шестьдесят, я зашел к ней в солнечный день и застал ее в постели. Она была совсем одна и сказала мне, что умирает, — да так, держа мою руку, и умерла». Брат и сестра всегда жили в разных общественных сферах и почти не встречались друг с другом. «Ее сердце, если у нее имелось сердце, было из небьющегося материала. Но сама она разбила много сердец — слава богу, не все до конца!»

Слава драматурга была достойно скреплена на Малвернском фестивале, открытом в августе 1929 года сэром Барри Джексоном. На фестивале были показаны «Назад, к Мафусаилу», «Дом, где разбиваются сердца», «Цезарь и Клеопатра», «Тележка с яблоками».

Премьера «Тележки» состоялась в июне в Варшаве. В Лондоне пьесу ждал успех — Шоу затронул весьма злободневную тему: банкротство буржуазной демократии перед лицом умной и изворотливой конституционной монархии. В те годы диктаторы вырастали в Европе, как грибы после дождя, и Шоу к ним относился сочувственно. В октябре 1933 года леди Астор получила от него письмо:

«Что же касается персоны с «истинно либеральным, английским умом», то это, ни дать ни взять, диковинка вроде человека «с истинно миролюбивой натурой тигра».

«Тележку с яблоками» Шоу написал за полтора месяца. За ним уже следил весь мир, и потому в воскресенье 18 августа, в день генеральной репетиции, в Малверн прикатили на поезде лондонские критики. День был жаркий, но, несмотря на это, Шоу все утро лазил по Малвернским холмам. Над спектаклем он, как всегда, работал очень усердно. Стоит только взглянуть на длиннющий свиток, врученный драматургом Седрику Хардвику, исполнителю роли короля, — и станет ясно, в какие подробности он вдавался.

В письме к Сетро, написанном в октябре того же года, рассказывается о тех превращениях, которые произошли с «Тележкой» в процессе ее сочинения — «Семпрония-отца я вытащил совершенно напрасно. У меня, видите ли, была такая идея: изобразить две борющиеся партии: «ритуалистов» и «квакеров». Король науськивает их друг на друга и в конце концов разделывается и с той и с другой. Но этот вариант не подошел: слишком много возни. Начало я все же оставил. Подобно моцартовской увертюре, оно прекрасно вводит публику в курс дела и настраивает на должный лад — тут-то и начинается потеха. Вообще говоря, это не пьеса, а устрашающий набор трюков, затасканных уже во времена Софокла. На спектакле я то и дело краснел от стыда».

Встретившись с Джи-Би-Эс на лондонском представлении «Тележки», я спросил, правда ли то, о чем все говорят, — что король Магнус в его комедии — завуалированный портрет царствующего монарха Георга V. Он ответил дипломатично: если людям хочется так думать, он ничего не имеет против.

— А все-таки? — допытывался я.

— Ну, есть король на троне и есть король в моей пьесе. Случилось так, что король на троне ведет себя на манер короля у меня в пьесе. Значит, они друг на друга похожи.

Я ввернул:

— Ничуть не бывало — чем это они похожи друг на друга?!

Тут Шоу и объявил:

— Истинный король Магнус сидит сейчас перед вами. Мне никто не предлагал трона — я его сам захватил. И у меня очень много общего с царствующим монархом: мы оба — люди, нас обоих крестили Георгами и мне хочется надеяться, что он так же ненавидит свое имя, как я — свое.

Шоу питал нескрываемое отвращение к своему первому имени. «Джордж» — заметил он однажды. — Страшные звуки, и как трудно выговорить! Со мной это еще никому не удавалось». Он предупреждал знакомых: «Я на стену лезу, когда пресса дразнит меня «Джорджем».