Бернард Шоу

Третья попытка Шоу — «Профессия миссис Уоррен» — совершенно помирила с ним Арчера, ко вся прочая публика была шокирована. Как и в случае с первой пьесой, первоначальная идея была романтической, но когда вещь была закончена, романтики в ней не осталось ни капли. Дженет Эчерч, первая английская Нора в «Кукольном доме» Ибсека, однажды упомянула при Шоу французский роман, из которого, по ее мнению, могла получиться хорошая пьеса. Он стал ее уверять, что читает только из-под палки, тем более романы и тем паче — французские. Тогда она пересказала содержание книги. Да, сверхромантическая история. «Когда-нибудь я сочиню всю правду об этой матери», — пообещал Шоу. А спустя некоторое время миссис Уэбб посоветовала ему написать для сцены настоящую современную эмансипированную женщину. И вот результат: романтической героиней стала миссис Уоррен, а эмансипированной девицей — ее дочь. Поскольку пьеса ясным языком заявляла, что проституция — неизбежное зло в капиталистическом обществе, театры не изъявили горячего желания заполучить ее: обидятся капиталисты, опустеет партер. И чтобы уж никакой правдолюбец не испытал искушения припугнуть капиталистов, цензор запретил пьесу к постановке.

Через четыре года после ее сочинения, в мае 1897 года, Шоу назвал ее лучшей своей пьесой, «хотя от нее у меня кровь стынет в жилах. Я с трудом выношу самые страшные в ней места. Да, я был посмелее, когда писал ее». В 1924 году цензор снял с пьесы запрет, но Шоу уже устал от ожидания и заявил: «Лучше никогда, чем поздно».

Сегодня нам покажется в диковину весь этот переполох, ко своим недоумением мы обязаны прежде всего Шоу, он первым качал борьбу за свободное обсуждение серьезных социальных проблем на подмостках английского театра. Пьесы его были первыми ласточками.

В январе 1902 года «Профессия миссис Уоррен» была поставлена Сценическим обществом. Цензор не располагал правом запрещать частные представления, которые Сценическое общество устраивало для своих членов, но запрет, лежавший ка пьесе, очень беспокоил театральных администраторов, и один за другим они брали назад свое обещание приютить у себя пьесу в воскресный вечер. «Раз за разом переносилось число, менялось место, отпечатанные билеты пропадали, и впавшего в отчаяние и замотавшегося распорядителя Сценического общества стали мучить приступы хохота. С таким же смехом, верно, в старику умирали на дыбе преступники». Трудно было достать сцену для репетиций — денно и нощно репетировали в коридорах и пивнушках. Наконец, в одно из воскресений, пьесу сыграли в Новом лирическом клубе. Театральные критики взбесились, а Шоу радовался: значит — дошло.

«Шаблонные комплименты, расточаемые в газетах удачному фарсу или мелодраме, никогда не вызовут зависти у драматурга, который хоть однажды познал радость раздразнить прессу, посеять в ней моральную панику, вызвать истерическое покаяние в грехах, перетрясти сознание, подавить самую способность отличать произведения искусства от реальной жизни».

Решение цензора заклеймило Шоу «бесцеремонным и богомерзким писателем». Сам же он признавался: за время своей бунтарской деятельности критика «я принял на себя столько ушатов грязи, что лишний мазок лорда-камергера меня не очень печалит. К тому же среди серьезных читателей пьеса весьма укрепила мою репутацию».

Осенью 1905 года, вопреки воле автора, Арнольд Дэйли поставил пьесу в Нью-Йорке. О последствиях этого шага Шоу рассказал в 1909 году на заседании парламентской комиссии, занявшейся вопросом о цензуре: «В Нью-Йор-ке «Профессия миссис Уоррен» подверглась судебному преследованию: управу ка нее кашли очень скоро. Поскольку у нас лорд-камергер запретил ее ставить, в Америке, натурально, создалось впечатление, что это кошмарно неприличная и гнусная пьеса. Американская публика знает, что большинство пьес, допускаемых в наши театры, неприличны до крайности, и когда цензор что-нибудь запрещает, — это должна быть вопиюще непристойная вещь a fortiori [91]. Нужды нет, на спектакль огромными толпами повалили нью-йоркские подонки. У входа разыгралось чуть не побоище, билеты перекупались за бешеные деньги. Конечно, явилась полиция, арестовала весь драматический коллектив и препроводила в полицейский участок актеров, актрис, директора и всех, кто подвернулся под руку. Судья заявил, что придется несколько задержать разбирательство дела, ибо сначала он должен прочесть пьесу, причем ясно дал понять, какое отвращение вызывает в нем эта неприятная обязанность. Вот как все было, Разбирательство приостановили, чтобы судья мог ознакомиться с текстом пьесы.

На втором заседании он выказал совершенно явное раздражение, так что невольно думалось, что в пьесе он очень разочаровался. Судья сказал: пьесу он прочел и не нашел в ней решительно ничего такого, что, согласно отзывам, в ней следовало искать.

Защитники пьесы воспрянули духом и подали прошение в Верховный суд по особым делам. Пьесу похвалили: порок выставлен в ней в гораздо менее привлекательном свете, чем во многих пьесах, счастливо избежавших внимания полиции».