Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки

Описывая осевой карнавальный элемент богемной жизни, Уилсон показывает, как в этой жизни «работа становилась игрой»{133}, как она «переплетала высокое с низким и соединяла два аспекта жизни, исключенных или оттесненных на периферию буржуазной идеологией: с одной стороны, телесный низ, с другой – духовную сферу искусства, наделявшую жизнь в секуляризованном мире смыслом»{134} и как «в политическом плане богема, как правило, склонялась к утопическим системам и радикальной оппозиционности. Ее целью было полное преобразование общества, а не постепенный политический прогресс. Поэтому революционный вызов, который она бросила социальным привилегиям, догме и консерватизму, выполнял символическую функцию; шокирующие поступки и образ жизни, идущий вразрез с общепринятыми правилами, служили ей оружием»

{135}. Сравним это со сказанным Алленом Гинзбергом в одном из интервью: «Элементами бит-движения были духовное освобождение, потом – сексуальная революция, психоделические исследования, медитация, экологическое движение. Важным элементом было освобождение геев, которое, на мой взгляд, послужило примером для освобождения женщин и чернокожих»{136}. Освобождение, освобождение, освобождение.

Нетрудно заметить, что «оружие богемы» и «элементы бит-движения» описываются тут в преимущественно леворадикальной политической терминологии (революция, утопия, буржуазия и прочее), что объясняет устойчивую традицию понимания богемы ХХ века, включая битников, через призму левых политических теорий (в частности, фрейдо-марксизма).

Значительно огрубляя вышесказанное, можно понять битническую контркультуру как все, что отторгалось и репрессировалось господствующей социальной нормой 1950-х: можно взять нормального американского обывателя той поры, этакого квадратного Бэббита, ко всем его стандартным характеристикам прибавить частицу «не» и получить почти идеального битника.

Там, где нужно было чтить Христа, битник обращался к буддизму. Там, где коммунизм объявлялся главным пороком рода человеческого, битник считал себя последователем Маркса или Троцкого. Там, где нужно было заниматься спортом, битник пил и употреблял наркотики. Там, где социальным идеалом выступала крепкая семья, битник уходил в оголтелый промискуитет или предавался «содомскому греху», который среди деятелей бит-поколения миновал только избранных (Грегори Корсо вспоминает, как он обрадовался, узнав, что Джек Керуак не гей). Там, где дядюшка Сэм обещал тебе надежную карьерную лестницу, ты, будучи битником, угонял машину и мчал побираться в какие-то богом забытые южные штаты, пропахшие потом, пустыней и местной сивухой, без царя в голове и без синицы в небе. Словом, битники были настоящими детьми своей эпохи – с той оговоркой, что у них повелось все делать наоборот, вопреки.

Однако жить наоборот, вопреки – это очень по-американски, ведь США появились на свет в ходе великого бунта, решительного мятежа. Не зря англичане именовали отца новой нации Джорджа Вашингтона не иначе как сверхбунтарем. Выходит, американец – бунтарь по природе, а значит, тем более верно считать бит-поколение последовательно национальным феноменом.

Американцы и настоящие бунтари, битники, восставали не против Америки как таковой, они восставали за

подлинную Америку против того извращения американского духа – духа свободы, фантазии и отрицания, – которое, к несчастью, накрыло Соединенные Штаты после войны. Этим подчеркивается амбивалентность и реверсивность богемного бит-поколения: конечно, они были против правил, но они были против неправильных правил.

В культуре движения и революции, каковой исконно является американская культура, нет ничего более естественного, чем восставать против «естественного» через искусство и против «искусственного» через искомое естество, чем покидать континент и скитаться за тридевять земель – по Европе, Азии, древнему Средиземноморью – с тем лишь, чтобы вновь обрести свой покинутый континент, только теперь в его славе и истине; нет ничего естественнее, чем убегать из пространства во время, лелея утопии прошлого/будущего, или из времени – в пространство, прорывая унылую современность по сверхскоростным автострадам или на одиноких товарных вагонах.