Читаем Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки полностью

В Танжере Берроуз работал над отдельными, лишь относительно связанными фрагментами, и, когда дело дошло до публикации, он положился на волю случая, отпустив целое на свободу, позволив конечному результату родиться из игры совпадений. Впрочем, сам автор «ГЗ» вкладывал в термин «совпадения» смысл, отличный от расхожего. Так, в эссе «О совпадениях» он пишет: «С моей точки зрения, никаких „совпадений“ не существует»{241}. Берроуз полагал, что совпадения не случайны, но необходимы: они свидетельствуют об истинном положении дел. Ссылаясь на юнговскую

синхронию, потворствуя тем своему причудливому магическому мышлению («магия – утверждение воли, заключение, что в этой вселенной ‹…› ничего не происходит, если некое существо не захочет
, чтобы это произошло»){242}, писатель усматривает в намеренной волевой конструкции совпадений задачу художника, таким образом познающего действительность и одновременно меняющего ее. Познанная художником действительность становится похожей на… Интерзону.

Поэтому в полном соответствии с этой авторской саморепрезентацией «случайность» конечной конструкции текста как раз не случайна; истина проявляется в том, что текст, собирающийся «по воле случая», в итоге собрался в связное целое с началом, концом и даже некоторой драматургией.

При подготовке к печати «ГЗ» зажил собственной жизнью, проявив имманентную волю к целостной композиции. Но автор все же счел нужным добавить и собственную волю: к готовому тексту Берроуз написал метатекст, состоящий из предисловия, даже двух предисловий, одно из которых, как это ни странно, ушло в конец, и послесловия, – метатекст, отличающийся сухим и прозрачным языком, резко контрастирующим с издевательски-шизофреническим языком основного текста.

Причиной создания метатекста была банальная осторожность – желание избежать проблем с законом, которыми грозило крайне непристойное содержание книги: «Чтобы обеспечить себе какие-то тылы, Билл принял решение написать вступление к „Голому ланчу“. Он писал Аллену: „Хочу написать небольшой рассказ, имеющий отношение к „Голому ланчу“. Думаю, это сейчас необходимо для моей собственной безопасности. В „Голом ланче“ я рассказал, что же такое джанк, как он воздействует на организм, то, как можно обуздать наркозависимость. Но я имел в виду совершенно не это. НЕ употребляйте наркотики, ребята, бегите от них прочь…“»{243} Но случай и здесь взял свое: сегодня авторский метатекст читается как органичная составляющая основного текста; текст удачно проясняется метатекстом, а его фактическая мотивировка – желание запутать цензуру – ныне имеет лишь биографический интерес.

В итоге всех этих метаморфоз «магическим» образом самые случайные в истории «ГЗ» моменты – порядок следования глав, начало и конец, возникновение авторского метатекста – как раз и обеспечили его внутреннюю связность. Будучи антироманом, книга читается как «роман», пусть не избавленный – в силу своей зубодробительной экспериментальности – от аккуратных кавычек, на которых я вынужден настоять (причина – не прихоть, а слова самого Берроуза: «Дался мне „роман“. Не могу и не стану писать никакого романа. Роман как форма себя изжил. Нельзя использовать этот закосневший, капризный жанр. Главы – будто мозаика, сложенная из кусочков, похожих на вещи, позабытые в шкафу гостиничного номера. Их соседство, их сочетание – загадочно, словно глюк. Этакий натюрморт»[21]

,{244}).

Хотя главы «романа» подчеркнуто фрагментарны, между ними все-таки проведены четкие связи, позволяющие читать книгу как целостную историю, в которой ее усложненная фрагментарность – не помеха сюжету, а его высшее формальное утверждение. Историю исповедальную, в которой специфика исповеди (о наркомании) продиктовала итоговую фрагментарность, рваную и осколочную поэтику повествования. Фрагмент оказался не прихотью, а чем-то сродни композиционной необходимости. Такую историю можно было рассказать лишь в нарезке из разных частей, которыми стали – по порядку: введение («Письменное показание: заявление по поводу Болезни»), первая безымянная глава («Я чую, стрём нарастает…»), далее главы «Бенвей», «Хоселито», «Черное мясо», «Больница», «Лазарь, иди вон», «Хасанова комната развлечений», «Университет Интерзоны», «Ежегодный прием у Эй-Джея», «Заседание международной конференции психиатров-технологов», «Рынок», «Заурядные мужчины и женщины», «„Ислам, инкорпорейтед“ и партии Интерзоны», «Окружной управляющий», «Интерзона», «Обследование», «Вы не видали Розу Пантопон?», «Кокаиновые клопы», «Дезинсектор делает доброе дело», «Алгебра потребности», «Хаузер и О’Брайен», наконец так называемое «Атрофированное предисловие. А вы бы?», фрагмент «На скорую руку…» и приложение в виде статьи о наркотиках для British Journal of Addiction, опубликованной еще до «ГЗ» и включенной в него на правах «оправдания». (Названия глав, как и нижеследующие цитаты, даны в переводе В. Когана.)

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары