Бес в ребро

Женщина в дверях оказалась гораздо выдержаннее. Она не закричала, не бросилась прочь и вообще не двинулась с места. Просто стояла и озадаченно смотрела на Таню, как будто хотела что-то сказать, но не могла подобрать слова. Тане она показалась слишком серой и какой-то задерганной. Не такой она представляла себе Вадимову жену, дочь всесильного Гаруна-аль-Рашида.

— Здравствуйте, Алина, — вежливо, но решительно произнесла Таня.

Глава 19

Она сразу все поняла. И не потому, что изменилась их сексуальная жизнь или мужчина допустил какой-то прокол. Просто он был совершенно другой.

Другой не в постели, не в быту, а по сути. В нем не было ни капли Вадимова лживого и притягательного актерства. Этот человек, обманом занявший чужое место, был гораздо естественнее, чем ее муж в роли самого себя.

Как она любила его — первого, настоящего Вадима! До обморока, до судорог, до самозабвения. Любила и упивалась этой любовью, как вином, не боясь пьянеть. Она бы разделась посреди лекции, если б он только бровью повел. Однажды вечером они занимались сексом в полутемной аудитории, в сиянии уличных фонарей, под шорох шагов в коридоре, и она замирала от стыда и обожания.

Не она одна сходила по нему с ума, и трудно подсчитать, сколько поколений филфака он оттрахал на скрипящей деревянной кафедре после лекций. Девчонки пачками записывались на спецкурс по Булгакову, чтобы услышать бархатный баритон Колосова, увидеть его демоническую бородку и черные бесовские глаза. Прозвище на филфаке у него было — Воланд.

Она впала в панику, поняв, что для него это лишь рядовой эпизод, что скоро он ее бросит ради новой влюбленной дурочки. Она была готова на все: звать на помощь папу, угрожать, шантажировать, отдать его в руки отцовским опричникам — пусть запытают до полусмерти, лишь бы остался с ней. Но он оказался сообразительным, все-таки уже не мальчик. Принудительных мер не понадобилось, он женился на ней без сопротивления.

В первый год он безраздельно владел ее душой и телом. О, эти плавные кошачьи движенья, медленные улыбки, ленивые ласки! Завораживающая игра днем и ночью. В нем было что-то фальшивое и одновременно чарующее, как в театральном действе. Но чтобы любить театр, надо приходить в него по праздникам, а не жить изо дня в день за кулисами.

«А моя любимая со щек маков цвет стирает сальной тряпкой…», — про себя цитировала Алина высоко ценимого ею поэта, наблюдая, как муж читает на диване, картинно закинув одну голую ногу на другую и не замечая неэстетично распахнувшегося атласного халата.

Его обаяние действовало на нее и сейчас, но любви не стало. И она уже не ревновала, как сумасшедшая, к его неистребимым бабам. Она знала, что он от нее никуда не денется, даже если очень захочет. И даже если этого захочет она. Ей придется всю жизнь содержать и поддерживать этого вечного мальчика, придется вечно разыгрывать его любимый спектакль для одного зрителя и одного актера.

И вдруг затянувшееся действие кончилось. В зале зажегся свет, и рядом оказался другой человек, с такой же мягкой улыбкой и насмешливыми глазами, но простой и бесхитростный. Он, этот человек, сидел с ней в зрительном зале, а не витийствовал на сцене. Он проводил между двумя точками не округлую, а прямую линию — просто смотрел в окно, просто сидел в кресле, просто, без подтекста мазал бутерброд.

У него были самые обычные, без всякого магнетизма, руки, и когда он обнимал ее, она впервые в жизни чувствовала себя защищенной. Спрашивается, от чего, от кого ее надо было защищать, — а вот поди ж ты! В одну из первых ночей она неожиданно для себя попросила его не уходить — и он остался. Теперь они спали вместе. А иногда любили друг друга среди дня, почти без слов. Они вообще мало говорили; ей было страшно, что он скажет или сделает что-то не так и обман станет таким явным, что она уже не сможет притворяться слепой.

Да, она боялась его потерять. Он помог ей обрести себя, найти золотую середину в той жизни, которая до сих пор состояла из двух полюсов. На одном полюсе находилась умная, ироничная, блестяще образованная Алина, контролирующая себя каждую минуту и особенно в те моменты, когда можешь показаться испорченной и вульгарной, дать повод презирать себя. На другом было… много чего. Посередине пустота, которую она хотела заполнить материнством. Но сейчас пустоту занял этот мужчина. За несколько дней он стал ей ближе, чем Вадим за все годы совместной жизни.

Да, они мало разговаривали, но кто сказал, что общность людей проявляется только в трепе? «Ах, было б только с кем поговорить!» Глупости все это. Было б только с кем — и ничего больше.

С ним — было, и было хорошо. А в постели особенно, хотя в том не было его чрезмерной заслуга. Просто она знала, что он вошел в ее жизнь ниоткуда и скоро уйдет в никуда, а потому не все ли равно, что он про нее будет думать. Это напоминало детский сон, когда вдруг понимаешь, что спишь и можешь делать все, что угодно.