Беседы и размышления

3. Гению свойственна лишь имманентная телеология; апостол парадоксальным образом поставлен в абсолютные телеологические отношения.

Если вообще о ком-то из людей может быть сказано, что он поставлен в абсолютные телеологические отношения, то таким человеком будет апостол. Учение, которое ему вручено, – это не задача, данная ему для размышления над ней; оно вручено ему не ради него самого, но он, напротив, послан с поручением и должен, употребляя авторитет, возвещать это учение. Так же как посланный в город с письмом отвечает не за его содержание, но лишь за то, чтобы до ставить его; так же как посланник, отправленный с вестью в чужой королевский двор, хотя и отвечает за содержание этой вести, но лишь за то, чтобы верно ее передать, так и апостол должен прежде всего быть до конца верным в своем служении, в том, чтобы исполнить порученное ему. В этом по существу состоит то самоотвержение, с которым сопряжена жизнь апостола независимо от любого рода преследований, – в том, что он «нищ, но должен обогащать других»[157], в том, что у него никогда нет времени, нет ни минуты покоя, когда, отойдя от забот, он мог бы в досужий день, в otium

[158], обогатиться тем, чем он, если требуется, обогащает других. Он, в духовном смысле, подобен занятой хозяйке дома, которая, готовя для многих голодных ртов, сама едва находит время поесть. И даже если бы он, начав свою проповедь, и смел бы надеяться на долгую жизнь, его жизнь до последнего дня будет оставаться неизменной, ведь он с неизменной новизной будет возвещать учение. Хотя откровение – это парадоксальный факт, который превосходит всякое человеческое понимание, все же человеческого понимания достаточно для того, чтобы понять то, что к тому же подтверждается всеми известными случаями: что посредством откровения Бог призывает человека идти в мир, возвещать слово, действовать и страдать, призывает его к непрерывно действенной жизни посланника Божия. Напротив, думать, будто человек мог бы посредством откровения быть призван сидеть себе дома, пребывая в самом что ни на есть буквальном

far niente[159]

, выдавать проблески остроумия, а затем собирать и издавать свои столь сомнительно остроумные мысли, – думать так было бы едва ли не кощунством.

С гением дело обстоит иначе; ему свойственна лишь имманентная телеология, он развивает сам себя, и по мере того как он сам себя развивает, это саморазвитие гения проецируется вовне как его воздействие. Тогда гений становится значим, возможно, крайне значим, однако сам по себе он не стоит в телеологическом отношении к миру и другим людям. Гений живет в самом себе; и он может жить в юмористически выглядящем замкнутом самодовольстве, однако его дарование не окажется бесплодным, если только он, невзирая на то, есть ли в этом какая-то польза для других или нет, серьезно и усердно развивает сам себя, следуя своему собственному гению. Так что гений ни в коей мере не бездействен, в самом себе он работает, быть может, больше, чем десять коммерсантов вместе взятых, но никакое его произведение не имеет τελος’а вне себя. В этом состоит одновременно человечность и гордость гения: человечность – в том, что он не ставит себя в телеологические отношения ни к кому из людей – в такие отношения, будто кто-то нуждается в нем; гордость – в том, что он имманентно соотносит себя с самим же собой. Это скромность соловья, который не требует, чтобы кто-то слушал его; но это и гордость соловья, которому безразлично, слушает ли его хоть кто-то или нет. Диалектика гения покажется особенно оскорбительной в наше время, когда толпа, масса, публика и другие подобного рода абстракции порываются все поставить вверх дном. Достопочтенная публика, властолюбивая толпа желают слышать от гения признание, что он существует ради нее; достопочтенная публика, властолюбивая толпа видят только одну сторону диалектики гения, они натыкаются на гордость, не замечая того, что одновременно это также смирение и скромность. Достопочтенная публика, властолюбивая толпа будут поэтому также считать напрасной и экзистенцию апостола. Ведь хотя он и поистине живет ради других, послан ради других; но не толпа, и не люди, и не достопочтенная публика, и даже не достопочтенная образованная публика господствуют над ним – но только Бог; и апостол – это тот, кого Бог наделил авторитетом для того, чтобы повелевать и публикой, и толпой.