Беседы о диалектике

Отец. Ты догадлив, мой друг. Действительно, метафизика, верная своему стремлению абсолютизировать достигнутую ступень познания, превратила отношение вещей в нечто абсолютное. Тогда наибольшее развитие получила механика. Поэтому было естественно, что все отношения вещей стали сводиться к чисто механическим, толковаться как механические. Раньше, например, говорили, что ощущение боли есть особая способность тела. Теперь же Бойль рассуждал так: иголка обладает особой заостренной формой. Отношение этой формы к нашей коже и выступает как определенное ощущение боли. Боли нет ни в игле, ни в коже, это лишь их отношение. Голландский философ Бенедикт Спиноза объяснил резкие свойства азотной кислоты («селитренного спирта») тем, что ее острые частицы стоят вертикально и укалывают нас, а мягкие свойства селитры — тем, что те же частицы ложатся плашмя и не укалывают нас. Такое абсолютное сведение химии и других естественных наук к механике привело к выработке своеобразного механического взгляда на мир, и это была разновидность метафизики.

Сын.

Неужели тогда допускали возможность свести к механике и живые существа, даже человека?

Отец. Да, речь шла именно об этом. А ведь на деле наука подошла к тому, чтобы нащупанные ею ранее в потоке мелькающих впечатлений «островки» превратить во что-то вполне определенное. Качество вещи и есть такое ее определение, вычленение ее из всеобщей связи вещей и явлений.

Сын.

Мне это не вполне понятно: как это качество вещи может быть ее определением?

Отец. А что значит определить вещь? Это значит прежде всего отделить ее от всех других вещей. Для того чтобы сказать, чем она является, надо сказать, чем она не является. Значит, определение включает в себя обязательно отрицание, другими словами, указание тех границ, за которыми данная вещь перестает быть самой собой, выступает уже как другая вещь или «отрицается». Тот же Спиноза говорил поэтому, что всякое определение есть отрицание. Вместе с тем определение предполагает отношение между вещами: по одну сторону границы — одна вещь, по другую — другая, а граница и есть их отношение.

Сын.

И это есть качество вещи? Или же я неправильно понял твои объяснения?

Отец. Для качества характерно следующее: оно указывает, во-первых, на то, что присуще данной вещи как ее отличительная, только ей свойственная особенность, выделяющая ее из всех других вещей, а во-вторых, на то, что совпадает с самой этой вещью и не может быть от нее отнято. Отнять от вещи ее качество — значит уничтожить саму эту вещь, превратить ее в другую. Если мы отнимем от дерева его качество, например, путем его сжигания, то получим другую вещь, которую нельзя уже назвать деревом.

Сын.

А можно ли назвать качеством совокупность всех свойств данной вещи?

Отец. Сказать так будет не совсем точно. Ведь то или иное свойство у вещи может измениться, или исчезнуть вовсе, или же появиться заново, а вещь останется той же вещью, то есть будет обладать тем же качеством. Например, если ты выкрасишь белую рубашку, что сейчас на тебе, в синий цвет, она останется рубашкой, хотя и другого цвета. Или если ты укоротишь ее рукава — она будет все-таки рубашкой. А попробуй разрезать ее на узкие ленты, как во время войны делали иногда из рубашек бинты, разве она останется тогда рубашкой? Нет, так как она утратит тогда свое качество, благодаря наличию которого она может служить одеждой для верхней части твоего тела. Это и значит, что качество неотделимо от вещи. В диалектике это положение выражается так, что качество есть тождественная (в смысле совпадающая) с вещью (с явлением или с «бытием») ее определенность.

Сын. Теперь мне стало яснее, но все-таки в голове укладывается с трудом: как это качество может быть тождественной с вещью ее определенностью? Может быть, ты сумеешь мне это пояснить?