Беседы с русским народом

Молился Богу со слезами:

"Создай, Боже, тучу грозную,

А и тучи-то с градом дождя"!

Алешины молитвы доходны ко Христу.

Дает Господь Бог тучу, с градом дождя;

Замочила Тугарина крылья бумажные,

Падает Тугарин, как собака, на сыру землю…

И побежден Змий. Так в Библии, верующий в Бога и на Бога надеющийся юноша Давид побеждает гордого, славящего только самого себя великана… В глубине жизни во все века своей истории и до наших дней верил и верит многострадальный русский народ в Божию правду и ее конечное торжество в мире.

И мы знаем, и мы верим: "Алешины молитвы доходны ко Христу". И грозная туча сильна "замочить Тугарина крылья бумажные", — эти распростертые над русской землей, и шумящие над русской душой, крылья марксизма, атеизма и материализма.

Ломоносов — защитник науки и веры

Среди книжек, выпущенных издательством "Правда" в Москве в 1951 году, есть брошюра "Непримиримость науки и религии". На 17-й странице этой брошюры основоположник русской науки М. В. Ломоносов именуется "философом-материалистом". А выступления Ломоносова в пользу теории Коперника называются "атеистическими". В действительности Ломоносов был не только большим ученым и поэтом, но также и просвещенно-верующим человеком, даже защитником веры в Бога.

В молодости он хорошо читал и пел в храме на клиросе. Был период, когда он мальчиком целый год увлекался одной из северных поморских религиозных сект, но потом вернулся к своей родной матери Православной Церкви, и на всю жизнь. Да, конечно, Ломоносов защищал теорию Коперника, но его защиту теории Коперника совсем нельзя назвать "материализмом", наоборот: это была яркая защита как науки, так и религии… Вообще, никакая научная теория не может сама по себе ни доказывать, ни опровергать Божественной истины, потому что наука совсем другая область познания, чем религия. Только малообразованные люди думают, что наука "противоречит вере в Бога", а вера в Бога "отрицает науку". На самом деле наука и религия, — две разные и одинаково законные области человеческой жизни. Они могут одна другую пересекать, но противоречить друг другу они не могут.

Так думал и Ломоносов… Вот, что он говорит, предвосхищая воззрения многих больших ученых наших дней: "Природа и вера суть две сестры родные, и никогда не могут прийти в распрю между собою. Создатель дал роду человеческому две книги: в одной показал свое величество, в другой свою волю. Первая книга — видимый сей мир. В этой книге сложения видимого мира — физики, математики, астрономы и прочие изъяснители Божественных в натуру влиянных действий суть тоже, что в книге Священного Писания пророки, апостолы и церковные учители. Не здраво рассудителен математик, ежели он хочет Божественную волю вымерять циркулем. Также не здраво рассудителен и учитель богословия, если он думает, что по псалтыри можно научиться астрономии или химии". Кто действительно интересуется воззрениями Ломоносова, тому надо, конечно, читать не брошюры, изданные теперь в издательстве "Правда", а книги самого Ломоносова, особенно его поэтические произведения.

Словно предчувствуя, что через два столетия про него будут писать, что он был "материалистом", Ломоносов слагает такие строки в переложении псалма 26-го:

Услыши, Господи, мой глас,

Когда к тебе взываю,

И сохрани на всякий час:

К Тебе я прибегаю…

Меня в сей жизни не отдай

Душам людей безбожных,

Твоей десницей покрывай От клеветаний ложных…

Ко свету Твоего лица

Вперяю взор душевный,

И от Всещедрого Творца

Приемлю луч вседневный…

Сколько у Ломоносова таких строк! Его классическая Ода об Иове начинается:

О ты, что в горести напрасно

На Бога ропщешь, человек…

Удивительно для своего времени, первый русский ученый говорит о реальности творения Божиего мира. В одном из лучших своих литературных произведений, в послании к Шувалову — "О пользе стекла", сочетая глубокую научность и высокую поэзию, Ломоносов высказывает даже упрек церковному философу V века, Августину, за то, что он, желая от науки доказать бытие Божие, приводит в пользу этого утверждения только слабые научные данные своего времени.

Ломоносов радостно говорит, что доказательств бытия Божия в его время гораздо больше, чем было во времена Августина: