Беседы ши со своим сыном, или Тайны Дао Императора

За окном пели птицы, все было как всегда спокойно и прекрасно, благоухали цветы знако­мые и невиданные, заботливо собранные со всех частей света, порхали бабочки разных размеров и оттенков - от нежного фиолетового до макового красного. Стрелиция яркими оранжевыми и сап­фирово-синими изящными стрелами впивались в звенящий и плотный утренний воздух. Алый антуриум открыл свои чашечки к небу, словно ла­дони, сложенные в мудре.

А впрочем, день был как день, ничего особенно- L го, просто еще один день в этом волшебном городе, · словно в рукотворном раю на земле.

Отец и сын обнялись, а затем собрались и пошли заниматься утренними практиками. На площадке их уже ждал Мастер Ли.

Так в чем же внутренние секреты боевых ис­кусств?

В победе без боя?

В любви?

В страсти?

В обретении Дао?

В обретении света?

В обретении Единого?

Целого?

В чем?

В сотнях технических нюансов в отработке

тайцзи?

В скрученных стальных сухожилиях?

В умении набирать энергию из земли, звезд

и космической пыли?

В дыхании-ци, все оживляющем и соединяю­щем в единое целое наше тело?

Во всем этом.

В любви отца к сыну, которая состоит не в том, чтобы сделать сына рабом своих амбиций, но ко­торая состоит в отпускании сына, чтобы он сам выбирал путь, и высшее проявление которой со­стоит в благословении пути, выбранного сыном.

В искусстве решения коана необходимости вой­ны как «остановки копья».

В умении улыбкой побеждать противника.

Или просто в молчании, во вселенском молча­нии: когда успокаиваются все мысли, все эмоции, все чувства, когда приходишь в Уцзи и пребываешь там, пока вселенский ветер не начнет приводить в движение ту сосну на вершине отвесной горы и не породит инь и ян, которые всегда будут стре­миться достигнуть изначальной Уцзи.

И нет в мире ничего более, чем круг. И только иногда в круге появляются, перетекая друг в друга, инь и ян.

И остается только один секрет, только одна со­кровенная тайна, в любом бою быть в этом круге У-цзи. Быть мертвым, чтобы быть бессмертным.

Так в чем же бессмертие?

Оно уже в том, что ты есть Целое.

Конфуций говорил:

Нигде под небесами

нет для благородного мужа

ничего совершенно положительного

и ничего совершенно отрицательного.

Мерилом для него является справедливость.

Эпилог

Четырнадцатый император династии Южная Сун Чжао Юнь, чье тронное имя было Лиц- зун, правил с 1225 г. по 1264 г.. Он - отдаленный родственник императорской семьи. Это десятое поколение потомка Тайцзуна (девятое поколение второго сына Тайцзуна). Его выбрал премьер-ми­нистр после смерти Нинцзуна.

Так сказано в истории династии Сун. Но я знаю, как это было на самом деле...

Император Нинцзун был серьезным соперни­ком для цзиньского правителя, признав заслуги Юэ Фэя, он идеологически объединил все сословия в борьбе против чжурчжэней, что привело к усиле­нию империи. Это никак не устраивало северного соседа, который терял власть над прежним вас­салом. Поэтому он предпринимал попытки к фи­зическому устранению Нинцзуна - тринадцатого императора династии Сун.

И вот однажды заговорщики проникли во дво­рец, чтобы убить императора. Они пришли убить императора, но в лунном свете увидели его сына. И сын принял неравный бой. Сын дрался до конца, пока не пришла помощь, но силы были не равны. Он упал и потерял сознание. На шум прибежала охрана и схватила нападавших.

В ярком свете факелов все увидели, что Инью­ань лежал весь в крови от ран.

С удивлением заговорщики увидели, что их ос­тановил двенадцатилетний мальчишка с деревян­ным мечом, на рукоятке которого была привязана алая шелковая лента.

Посрамленные, они не могли даже покончить с собой, ибо руки их были связаны. Их увели, что­бы учинить допрос.

Пришел Ши, увидел все, и сердце его дрогнуло, но он не мог показать своей слабости на глазах у всех. Ши наклонился к сыну и увидел, что Инью­ань еще дышит. Ши позвал его, надеясь только на чудо. И оно случилось. Иньюань улыбнулся и открыл глаза. Его положили на кровать. Он по­просил прийти к нему Мастера Ли и позвать даос­ского монаха. Когда они пришли в его покои, он объявил о своем решении принести монашеский обет и пройти обряд пострига.

Перед статуей Будды, внесенной в комнату че­тырьмя слугами и установленной напротив крова­ти, на которой лежал израненный Иньюань, монах совершил обряд пострижения Иньюаня, который принес монашеский обет и получил о себе про­рочество. Сквозь новые одежды новоиспеченного монаха сочилась кровь.

Не оплакивай сына, светлейший! - проговорил монах. - Погляди вон туда!

Все повернули головы, а монах тем временем обратился в порыв ветра и унес с собою Иньюаня.

И, как сказал поэт:

«Так, смертных трижды посетив, вознесся он мгновенно,

Незримый, на восточный пик горы Тайшань священной»...

Как это случилось?...

И иволги пели безмятежно утром, и цветы цве­ли, и шмель гудел как ни в чем не бывало...

Сын бессмертной и прекрасного воина, рожден­ный ее тенью, стал светом. Так говорят... Но я точ­но знаю, что утренний озорной свет-это он, «Соот­ветствующий Изначальному». Он играет с этим ми­ром, появляясь в разных странах и в разное время.