Бесконечность, плюс-минус (СИ)

Несмотря на распри, Тесс хорошо чувствовала, когда льду нужна помощь. Пока Пракси вовсю пытался обездвижить очередного болвана, ни одна деталь не оставалась без внимания. Что бы это ни было, на своём пути оно сталкивалось с одной и той же силой: горящие угли вяло падали на полпути до цели, осколки стекла были не в состоянии пробить кожу, а от мчащихся по асфальту ударных волн можно было запросто увернуться.

Тем временем бабочки перестали просто лишь оттягивать время. Теперь они врезались в недругов и жгли, жгли так сильно, будто состояли из кислоты. Боль была сильной и заставляла если не бежать, то дважды подумать, прежде чем лезть на рожон. Вокруг Глэдис их было так много, что как ни изворачивайся, близко подступить к ней не получалось.

Когда же трое из Вереска выбыли из игры, оставшиеся перешли в активное наступление. Они двигались навстречу, окружали, залезали на невысокие здания и пытались зайти с тыла. Трое их оппонентов стояли спина к спине и старались контролировать всё пространство.

— Вереск здесь! — в панике кричали одни дозорные. — Назад, назад! Дайте им место для сражения.

— Нет, дурни! Вперёд, помогайте, помогайте Вереску! — возражали другие.

Дисциплина дала трещину, и пока большая часть грастий оставалась в стороне, некоторые из них рванули вперёд. Те хотели отвлечь внимание на себя, пока Вереск не займёт позиции и не окружит. Самый быстрый из дозорных успел даже замахнуться, но до цели так и не добежал. Его остановил не лёд, не бабочки, а яблоко. Оно разбилось точно о голову караульного и разлетелось на части. Мужчина упал и схватился за лицо, а его товарищи остановились.

Яблоко прилетело из толпы неподалёку, что до сих пор казалась одной большой, но безобидной лужей. Под осуждающий гомон полетели не только яблоки: в расход пошли камушки, горшки, кружки, монетки и вообще всё, что попадалось под руку и могло лететь. Доселе осмелевшие грастии попятились, но толпа не прекращала: некоторые метили уж больно метко, чтобы дать грастиям уйти. Такие же красные яблоки попали по голове сначала одному, потом второму и третьему дозорному.

Самым действенным решением оказалась физическая сила. Мужчина из Вереска, чей аромат напоминал кучу управляемых стеклянных осколков, ринулся к толпе. Один из метающих яблоки пареньков в первых рядах не успел занести свою руку для очередного броска, как схлопотал размашистый удар по лицу. Когда он упал наземь, то выхватил ещё, затем ещё один. Толпы зашумела громче, но начала разбегаться и прятаться. Удар за ударом, пока кулак носителя не упёрся в лёд.

Юношу окутал холодный плед. Взгляд Пракси вцепился в человека, что крепко сжимал кулаки. Слепая месть закипала внутри вместе с неподконтрольной яростью. Сам себе он поклялся, что пока кто-то из них двоих не будет лежать с переломанными пальцами в груде стекла или льда — никаких компромиссов. Ни одной поблажки носителям, у которых поднялся кулак на тех, у кого нет аромата. Для Пракси это было равносильно ошеломительному удару из-под тишка по ребёнку, который вдвое меньше его самого и не ожидает этой подлости.

— Чернь! Только что ты переступил грань, паскуда! — парень бросился навстречу.

Пракси дал своему аромату карт-бланш: никаких переживаний о сломанных конечностях, обморожении или непредвиденных травмах. Они вошли в симбиоз, где носитель направляет лёд, а тот вершит волю своего хозяина. Его злили и глазеющие дозорные, и смотрящие на него как на добычу придурки из Вереска, но ярость лишь подпитывала парня как нельзя сильнее.

Лёд не оставался статичным, постоянно менял форму и даже не думал проигрывать какому-то там стеклу. Послышался протяжный треск, и разбушевавшаяся стихия остановилась в последнюю секунду: её зубы, выросшие из-под земли, сомкнулись на уровне шеи. Сдержаться и накрепко не сжать холодные клыки — это была война с собственной ненавистью. Ещё немного, и человек лишился бы жизни, а ледяная стихия и дальше расстилалась по улицам и площадям, со всей своей враждебностью нападая на каждого, кто захочет её остановить.

Амарантин человека, что управлял этой слепой злобой, кипел[27]. Он в буквальном смысле бурлил в нём, перешагивая далеко за рамки закрытых глаз и сосредоточенности. Всё, что он находил враждебным, обгладывал лёд. Замерзало стекло и снаряды, блики и огоньки, руки, шипящие жидкости, колючий песок, лезвия и сами люди. Всё, бросившее вызов холоду, утопало в голубых глыбах.