До последнего не хотелось открывать глаза. Казалось, так можно спрятаться от происходящего вокруг. Но картина всё равно становилась понятной, как бы ни хотелось обратного. Мия чувствовала, как пульсировали кончики пальцев оттого, что руки были слишком сильно связаны за спиной. Она сидела на стуле, а ноги её плотно прилегали одна к другой. Двигаться было страшно и всё, что получалось, это глубоко вдыхать воздух и не открывать глаза. И тогда, может, сознание бы затуманилось и перенеслось в любое другое место или тело, только бы не оставаться здесь. Эти несусветные глупости казались совершенно реальными: стоит поверить в них, и они станут настоящими, подобно аромату. Но только прозвучал чужой голос, как надежда на несбыточное рухнула. И тогда внутри осталось так мало веры в себя, что даже глаза открылись сами по себе.
— Пора просыпаться, Мия. Пора.
Она находилась посреди небольшого квадратного помещения с хорошим освещением и маленьким окошком. Оно напоминало чердак, правда, ухоженный и даже роскошный. Мия сидела на стуле перед людьми, что выстроились в форму полукруга, заслоняя собой дверь. Только один человек оказался прямо возле неё. Он чуть наклонился, дотронулся тыльной стороной ладони до щеки, и от этого стало непомерно жутко. Ничего во внешности этого человека не изменилось, словно рутина Мейярфа никогда не исчезала, а Стеокс оказался лишь лучшим и самым долгим из снов.
— Ты ввязалась в опасную игру, девочка, — с удивительным теплом произнёс Зауж. — В опасную игру совершенно не с теми людьми.
Мужчина горько улыбался, словно разочаровался в человеке, которому всецело доверял. Стало боязно, что кривая улыбка в любую секунду превратится в злую гримасу, и Зауж даст свободу своей жестокости. Но он всё так же щурился, гладя её по щеке и говоря если не ласково, то сдержанно.
— Интересно приключилось. Я ведь, если подумать, первый человек, которого ты встретила на своём пути. Когда мы с тобой м-м… расстались, Мия, когда ты просто не вернулась, я заподозрил неладное. Но я и подумать не мог, что тебя занесёт так далеко. Нет. Думал, что рыщешь в переулках Мейярфа в поиске лучшей жизни. А ты стала вон какой… Хочешь, скажу
Прошли месяцы, а она до сих пор была ему неровня. Запинающаяся девчонка даже смотрелась жалко на фоне Заужа, тем более сейчас. Теперь этот человек воспринимался не как отдельная личность, а как часть того огромного лика, наблюдающего за всей столицей и гремящим своим голосом так, чтобы слышал каждый. Зауж перед ней был или был бы сам Матиас Мендакс — всё это одно и то же. Лица стоящих позади людей отличались, но каждого из них связывал один разум. Противостоять одному Заужу было невозможно, ведь сейчас она говорила не только с ним. Лицом к лицу Мия находилась с тем единым Покровителем, что ни на секунду не спускал глаз со столицы.
И этот цельный образ напоминал чудовище, нацепившее на себя костюм человека. У чудовища этого не было большой пасти, оно не выглядело уродливым, но казалось непомерно прожорливым и непобедимым. В нём ощущалась и сила, и умение находить лучшие из слов, но никакого чувства равенства, ведь чудовище по определению было намного выше. На Мию смотрело не что иное, как самая могущественная сторона Мейярфа.
— Я никогда не пойму тех людей, с которыми ты пришла. Для меня они неисправимо больны с самого начала, и я бы даже не стал тратить слова, чтобы до них достучаться. Но вот ты, Мия, другая. Тебя я видел здоровой, потому хочу понять, где же та точка невозврата. В какой момент тебя пронзила мысль, что ты веришь этим людям? Что ты готова попрощаться с жизнью, готова потерять себя, лишь бы оказаться с ними здесь?
— Зауж, вы не…
— Отвечай мне. Не перебивай и ни о чём не проси. Отвечай.
— Когда, наверно… Наверно, когда они дали мне выбор. — Мия покачала головой и ей было стыдно от того, насколько уязвимо звучали эти слова. — И когда рассказали, что это для них такое, жизнь. Тогда я и поставила на кон свою.
— Не жалеешь? Только искренне.
— Не жалею.
Услышав ответ, Зауж вынул оружие из внутренней стороны плащёвки и положил ей на колени. Она тут же узнала это произведение искусства, сплетённое из стебельков и страсти. Перед ней лежала «Оттепель», целая и невредимая. Стебли не были сломаны, а значит, одна-единственная пуля не нашла свою цель. Увидев оружие у себя на коленях, а не в руках Кейтлин, почему-то стало совсем тоскливо. Оно ассоциировалось с замком, с их тренировочной площадкой и неспешным круговоротом дней. Перед ней лежал единственный друг, живой или нет, но совершенно чуждый этому месту, как и она. Их общий дом находился невероятно далеко.