Бесланский словарь

Когда выводили женщин с грудными детьми, я смогла выйти оттуда, оставив ее в спортзале!.. Оставить ее там… Я до сих пор не могу понять, как это могло произойти?! (Закрывает лицо руками.) До сих пор не могу говорить об этом… (Долго плачет.)

Я вспоминаю ее последний взгляд и спрашиваю себя: КАК ты могла так поступить?

Когда стали выпускать женщин с грудными детьми, мне в числе первых приказали выходить. Я ничего не поняла тогда. Второй день. Адская духота, годовалый ребенок на руках, который уже не плакал, не просил есть, а медленно засыпал вечным сном, — конечно, я так растерялась.

Ночь не спали. Сидя, Алана никак не могла уснуть, а прилечь там было невозможно. Места хватало только для того, чтобы сидеть, подогнув коленки. Я ей говорю: положи голову мне на колени.

— Ты что, мамочка, тебе и так тяжело!

— На плечо приляг, к спине моей прислонись!

— Нет! Ты и так устала!

И так всю ночь. Обе вымотались, устали…

В первый день был страх, отчаяние. На вторые сутки пришла усталость. Нашла немножко воды для Милки, подношу ей, она с такой жадностью эти несчастные капли начала пить! И вдруг заглядывает боевик в душевую: «Вы что, вода же отравлена!»

Алана плакать начала: «Мама, что же делать! Милка уснет! Навсегда! Не давай ей уснуть!» А мне уже все равно… Такое безразличие… Равнодушие. Второй день без воды, воздуха… Под дулом автоматов… Милка уже не плачет, засыпает у меня на руках… Дергаешь ее — вдруг заснет навсегда? А потом Аушев приехал, какие-то переговоры, крики, забегает боевик в душевую: с грудными детьми — на выход. Я подскочила. «Можно с ней?» — хватаю Алану за руку. Он в ярости: я сказал, с грудными детьми на руках, пошла быстро! Наверное, я испугалась… Да… Я растерялась, конечно… (Надолго замолкает.) Поворачиваюсь к Аланке: так, мы пошли, ты веди себя хорошо… (Долго молчит.)

Боже мой… Она так испугалась… Смотрит на меня огромными глазами, словно не понимает, что происходит… Разве я могла уйти без нее? Она и подумать так не могла (плачет)… Ее взгляд…

Таких слов ни в каком словаре нет, чтобы описать вам ее взгляд… Так смотрят на человека, зная, что не увидят его больше никогда…

Паника…

Ужас…

Крик…

Беспомощность…

Отчаяние…

Безмолвие…

Прощание… —

Последний взгляд…

Если бы я могла знать тогда, что ухожу от нее навсегда… (Долгая пауза.) Бросаю ее… Мне так тяжело говорить об этом… (Замолкает, смотрит сквозь стену, закрыв рот ладонью.) Я ведь думала, что она выживет. Я не знала, куда нас выводят: а вдруг расстрел? Милка умирала у меня на руках — годовалый беспомощный ребенок, разве ее не жаль было? Возможность выбора — она была только в ту минуту, в ту секунду… Я инстинктивно спасала младшего ребенка, беспомощного и ослабленного. И я ничего уже не смогу вернуть, изменить. Я до самого конца буду нести свой тяжелый крест вины…

И никогда, никогда ее искуплю ее.

Потом мне рассказывали о ней… О последнем дне ее жизни… Она почти все время плакала. Представляете, она думала, что нас увели на расстрел… Ее мучила совесть за то, что она жива!.. Вы понимаете? Она страдала не потому, что ее оставили одну, а потому, что думала, что нам досталось худшее: что смерть досталась нам, а не ей… Представляете? А я в то время была на допросах в ФСБ, потом какие-то журналисты пришли, мы их выгнали… И… я адски устала и легла спать. Я спала! А она… Она оплакивала нас, думая, что мы расстреляны…

Я думала, что все закончится хорошо: раз нас выпустили, и остальных выпустят. Иначе бы я ни за что не легла спать…

Я спала (закрывает лицо рукой, словно прячась от яркого света).

Мне даже не снились никакие сны — словно в пропасть провалилась.

(Долго молчит.)

…Ее нашли четвертого сентября.

Сколько детей были страшно изуродованы, искалечены, — но выжили. А она погибла из-за такого вот крохотного кусочка, который вонзился ей в шею! Ни царапины, ни ранения, — лишь крошечный кусочек металла в сонной артерии… Спящая принцесса… Глаза закрыты, — никогда больше не увижу ее глаз… (Долго рыдает.)

Все, что осталось мне, — вспоминать ее последний взгляд, провожавший меня, пока я не закрыла за собой дверь…»

Анета, мать

Звуки

«Больше всего мне запомнился звук выстрела автомата… Я люблю играть в компьютерные игры, стрелялки. Ну, то есть, хорошо знал звук выстрела. Но в школе я был просто поражен. Это совсем другой звук! В компьютерной игре он глухой, раскатистый… какой-то даже приятный для уха… А настоящий звучит совсем по-другому. Так громко! Так резко! Перепонки лопаются! Самый ужасный звук, который я слышал в своей жизни…»

Вова, заложник, 9 лет

Золото