Беспаспортных бродяг просят на казнь

– Великолепно. Я скажу даже больше. Вам не нужны студенты-статисты, для которых нужно искать старые одежки. Здесь на углу сидят два хомлеса, которые как раз подходят для вашей инсталяции в ролях перформансмен.

– Ну это мне вряд ли разрешат. Зато с ассистентами мне повезло. Вы видите молодого человека с коротким голубым ирокезом на голове. Он до института считался лучшим бомбером в Филадельфии, за что его неоднократно арестовывали.

– Кем, кем?

– Бомбером. Делал бомбинг, то-есть разрисовавал стены различными комиксами и надписями граффити.

– Но ведь это же запрещено.

– Вы просто не в курсе дела. Сейчас граффити делают как бомбинг и как райтинг. Бомбинг действительно запрещен и преследуется полицией, а райтинг делается качественно, и красиво. Он нравится жильцам и его даже заказывают. Это же очень интересно – это же фольклор.

– Вряд ли кто-то стал бы заказывать этот фольклор, который сейчас изображает ваш ирокез.

Молодой человек тщательно прорисовывал на стене обнаженную даму с огромным бюстом. Очевидно этот мотив у него возник после претензий мадам Бани, которая очень смахивала на его произведение. Профессор оживился.

– Сэм! Are you crazy? (Ты что, с ума сошел?) Никакой эротики. Немедленно убери. Лучше на этом месте изобрази что-нибудь космическое. – Он повернулся ко мне. – Единственное, что меня смущает, это то, что моя инсталяция не смотрится как отдельное произведение, а просто, как неотремонтированная стена. И я не знаю, что с этим делать.

– О, это очень несложно. Поставьте штанкетные столбики и протяните шнур в двух футах от стены и после этого поставьте два мощных софита, направленных на стену. Мощный свет, клубы дыма и бравурная музыка все возьмут на себя.

– Пожалуй, вы правы.

– Только предупредите секьюрити, – вмешалась Леночка, – чтобы они не вызывали пожарную команду. А то они зальют все книги из шланга, и это уже будет другая инсталяция типа «Гибель Титаника».

– А вы тоже пишете?

– Да, только не на стенах. У нас на Украине в наше время на стенах писали и рисовали только в определенных местах.

– Да-да, я слышал, в культовых сооружениях.

– Приблизительно. А что вы преподаете?

– Живопись и графику.

– Вашим студентам повезло. Им не надо тратиться на дорогостоящие холсты и краски. Достаточно балончиков. Разрисовал стенку, позвал профессора и сдал работу в натуре.

Профессор посмотрел на нас с сомнением и опять уселся на свой табурет. Мы поднялись на второй этаж, осмотрели еще раз экспозицию и отправились восвояси в наш Норд-Ист. По дороге назад я вспоминал свой первый вернисаж.

ОДИН ДЕНЬ ЮНОСТИ

Моя первая выставка была нелегальной. Она состоялась на чердаке нашей школы в тот день, когда отсутствовал наш завуч Пантелеймон Павлович. Он по специальности был математиком, причем высококлассным, но в душе он был охотником. Охота на злостных прогульщиков и лентяев, коротавших уроки на чердаке во время плохой погоды, была его любимым хобби. В нем просыпался охотничий азарт. Он снимал пиджак, надевал домашние туфли, беззвучно прокрадывался на цыпочках по боковой лестнице, ведущей на чердак, и с криком «Всем оставаться на местах» врывался в проем между стропилами. Самые отчаянные бросались к слуховому окну с вечно разбитым стеклом, пролезали через него и спускались по пожарной лестнице. Его боялись. Поэтому прежде чем развесить на стропилах рисунки, мы удостоверились в том, что его нет и очевидно в этот день не будет – он заболел. Очевидно беготня в одной рубашке по холодному чердаку принесла свои неприятные плоды. Посочувствовав ему, мы решили устроить выставку. Это была первая проба пера – карикатуры на наших учителей.

Толчок к этому виду деятельности дал мне наш математик Анатолий Иванович Скоробогатько, за что я был ему крайне благодарен. Сухонький, маленький, с большими залысинами, в очках, с впалыми щеками, большим кадыком и удивительным крупным носом, состоящим из трех отдельных тел – средним, идущим от переносицы и двух перекрывающих ноздри. Имено этот нос привлек мое внимание. Его нельзя было не изобразить, и портрет получался сам собой. У Анатолия Ивановича было много странностей.

В этот день, как и обычно, как только перестал звенеть звонок, в дверях появилась щуплая фигурка. Мы поднялись, с шумом откидывая доски парт. Он жестом показал нам, что можно сесть, остановился неподвижно у стола, закрыл глаза и молчал. Создавалось впечатление, что он заснул. Но это молчание действовало сильнее чем крики и призывы к тишине. Наступила полная тишина и тут раздалось бормотание:

– Мнннэх… мнннэх… мнннэх.

Значение этих восклицаний было понятно только ему.

– Мнннэх…,– и вдруг громовым голосом, – Бабайленко начал заниматься! – фамилию Бабайленко он произнес так громко, как имитируют выстрел – «бабах», весь остальной текст произносил тихо почти шопотом, причем все так же не открывая глаз. – Правда вместо решения задачи, предложенной ему на уплотненном опросе, он доказал не предложенную ему теорему, за что получил соответствующую двойку с минусом, но все-таки есть успехи.