Беспокойство

У солдата есть винтовка,И затвор блестит.Значит, он живет неплохо,

Значит, он живет неплохо,Коль затвор блестит…

— …Коль затвор блестит, — повторил Ари. — Мади, к хозяину я не пойду…

— Правильно! Денга у тебя есть, валяй куда хочешь. Шоссе рядом, заплатишь шоферу, он тебя доставит хоть в столицу.

— К Махамеду?

— Валяй к брату. Надоел ты мне, Пзела. Уходи с моих глаз!

Ари подумал: «Теперь он переплыл… Русийя… Серга».

И он припустил изо всех сил к шоссе, затем на окраину родного города, в свою вросшую в землю хижину… И настанет время, он выдаст свою тайну сначала брату Махамеду, потом Мади, уже согбенному и нуждой и годами.

Глава восьмая

Серж обдумывал странички своей будущей книги, обдумывал каждый день — вечером, перед тем как уснуть, и утром, лежа в постели. Заглавие для своей книги он еще не нашел, оно потом придет, самое подходящее и самое яркое…

Дымок от сигареты тянулся к открытой форточке. Серж, следя за ним, погружался в мысли. О, это были почти готовые странички! «От Любови Ивановны пришло письмо. Николая Михайловича не было дома, он, как всегда, в своем тире. Кстати сказать, русские, по моему глубокому убеждению, действительно не хотят войны, все их газеты заполнены призывами поднимать экономику страны. Но в то же время минувшая война для русских — ни в коем случае не далекое прошлое, все они еще не остыли и находятся в состоянии ожидания и готовности. Даже Фрося, прекрасная акробатка, можно сказать звезда циркового искусства, и та готова вцепиться в ваши волосы, если вы промолвите что-то не совсем лестное о любом периоде войны. Они таких готовы распять на кресте — дух прошлого испытания, высокое осмысление победы и сегодняшний день страны слиты неразрывно. Печально, но это — факт.

Письмо все же я прочитал до прихода Николая Михайловича. Оказывается, Любовь Ивановна задержится еще на месяц во Владивостоке. Это меня обрадовало и удивило. Обрадовало потому, что я, хотя и настаивал, чтобы Анюта поскорее приезжала, в душе все же опасался ее приезда — а вдруг не признает. Удивило потому, что накануне Любовь Ивановна прислала телеграмму, в которой сообщила, что выезжает поездом. Весь день я провел под впечатлением прочитанного письма. Мое смятение погасил Николай Михайлович, придя домой и прочитав письмо. «Разве ты не слышал? — сказал он. — На город наложили карантин, там обнаружили признаки какого-то опасного гриппа. Перестраховщики, конечно, запретили поголовный выезд». «Почему же она не написала в письме об этом?» — спросил я. Николай Михайлович ответил так: «Когда женишься на своей Самурайке — все поймешь… Сам знаешь, мать не станет волновать ни тебя, ни меня. Это уж точно!»

Николай Михайлович все больше убеждается в том, что наша дружба с Фросей закончится браком. О, разве я думал раньше о таком стечении обстоятельств! Мне еще до сих пор кажется, что моя роль закончится в этой стране какими-то головокружительными трюками, подобно тем, о которых так часто рассказывается в фильмах, — будут убийства, сумасшедшие погони на машинах, вертолетах и даже на подводных лодках… О, сценаристы, о, постановщики, как вы любите дурачить публику своими домыслами и вымыслами, накалять сердца несведущих людей!.. Трюки, трюки во имя денег, во имя личной славы! А вот мой отец, теперь я точно знаю, за всю свою службу ни разу не попадал в ситуацию, подобную вашим фильмам. Он многие годы проработал скромным помощником капитана торгового флота. И разбил себе позвоночник, честно выполняя свои обязанности на корабле. В Гении ему установили высокую пенсию, с почетом списали с корабля. Под видом лечения он совершенно легально выехал на родину и… не вернулся в Гению. Очень уж прозаично, буднично!.. Без особых приключений.

Однако же о Фросе. Конечно, я к ней неравнодушен. Может быть, все это пройдет со временем, только едва ли. Похоже на то, что когда-нибудь я под видом туриста окажусь с ней в квартире Хьюма. И железный человек, отрицающий человеческие чувства, будет приятно шокирован и скажет тогда: «О’кей! Серж, я преклоняюсь перед твоей мудростью».

У меня есть в этом деле добрый союзник — бог. Я слышу его по ночам: «Фрося — твоя звезда, люби ее, человек».

Сигарета погасла. С минуту Серж лежал, ни о чем не думая. Потом вновь погружался в мысли, как бы продолжая следующую страницу.