Беспокойство

Стоявший неподалеку генерал резко оборачивается и пристально смотрит на меня. Должно быть, он слышал наш разговор.

Генералу подают «Победу». Он открывает дверцу, но почему-то не садится. Снова оборачивается и смотрит на меня.

— Огонек! — вдруг окликает он.

У меня подкосились ноги. Перед глазами вырастает живая цепочка людей, взрывы бомб, неподвижное тело матери…

— Дима! — Генерал протягивает вперед руки и медленно подходит ко мне. — Дима! — глухо повторяет он.

Я растерянно смотрю на него. А его руки уже лежат на моих плечах.

— Отец!

…Всю дорогу он рассказывает, как искал меня, как десятки людей, в том числе и майор Копытов, помогали ему отыскать иссеченную временем и поросшую быльем тропинку к потерянному сыну. И нашли все же…

Прошел уже год, как отец служит в другом месте. Каждую неделю получаю от него письма. Первое начиналось так:

«Дорогой Дима! Мы оба солдаты, должны делать все, чтобы никогда не повторился сорок первый год. Я знаю, тебе нелегко лазить по горам, проводить бессонные ночи в засадах, преодолевать крутые подъемы в стужу и под палящим солнцем. Но солдату это очень нужно, необходимо».

…Вокруг гарнизона все те же горы. Только люди в роте выросли. Буянову присвоили звание сержанта. Жора бросил курить. Шилин уволился в запас, уехал в Сибирь строить металлургический комбинат.

Мы с Жорой Ратниковым часто ходим на учебные задания. Когда бывает трудно, я рассказываю товарищам о войне — о живой человеческой цепочке, которую запомнил на всю жизнь, о гибели матери, о сожженной фашистами деревне. Жора при этом становится мрачным и торопит меня:

— Пошли, чего ждать!…

Мы идем. На пути — горные реки, скалистые вершины. Но разве они могут остановить солдата!

Мы идем.

— Огонек! — окликает меня Жора.

«Огонек!..» — повторяет в ущелье эхо.

Мы идем. Там — на озаренной солнцем вершине — ждет нас очередное задание.

И мы его выполним, чтобы Шилин спокойно трудился на стройке, чтобы девушка Алла, которая часто шлет мне письма, успешно окончила учебу… И вообще мы идем во имя многочисленных «чтобы»… Перечислить их невозможно: чтобы — вся наша жизнь…

ОБЕЛИСК В РОЩЕ

За воротами ефрейтор Громов остановился. Прямо перед ним серой лентой уходила вдаль асфальтированная дорога, обсаженная деревьями по обочинам, правее шоссе лежало размашистое поле, а за ним возвышался лесок. Лесок как лесок — стройные сосны да ели, таких рощиц на родине, близ Подмосковья, много, но этот Громов теперь не забудет никогда…

Случилось это несколько недель назад. Шли тактические занятия. Надо было перебежать поляну: на противоположной стороне ее уже сосредоточилась вся рота, а он, Громов, замешкался — под ноги попался кусок колючей проволоки. Пока освобождался от цепких когтей неожиданного препятствия, местность оказалась под обстрелом «противника», и ее уже нельзя было пересечь напрямик. Командир взвода кричал ему:

— Правее бери! Правее!

Громов, пригнувшись, бросился в сторону, перепрыгнул через небольшой ровик, заросший травой, пополз, плотно прижимаясь к земле. Как он ни старался без передышки обогнуть поляну, все же остановился на одну минутку, чтобы смахнуть с лица пот. Когда Громов это сделал, увидел прямо перед собой одиночную могилу, увенчанную обелиском. Сергей торопливо прочитал написанные у самого основания памятника слова: «Филипп Карпович Громов». Прочитал просто так, но тут же, через секунду, вздрогнул:

— Громов!.. Громов Филипп Карпович…

От наступившей вмиг слабости Сергей уткнулся лицом в жесткую траву. Но тотчас же приподнялся, зашептал вдруг пересохшими губами:

— Отец, отец…

— Громов! Да где вы там, Громов?! — надрывался лейтенант. А он лежал и ничего не слышал: чудилось, что это зовет вовсе не командир взвода, а его сердце выстукивает фамилию отца… Когда наконец понял, что его ждут, поднялся во весь рост, зашагал напрямик, держа пилотку в руках. Он шел, чуть покачиваясь, не обращая внимания на вспышки взрывпакетов, глухо хлопающих вокруг. Кто-то тронул его за плечо. Громов остановился, увидел перед собой командира взвода. Лейтенант смотрел на него с удивлением, ожидая объяснений. Потом вдруг взял ефрейтора под руку, участливо спросил:

— Что случилось?

— Мы его столько лет ждали… Сообщили ведь, что без вести пропал… Думали, вот-вот отзовется, — надевая пилотку, проговорил Громов.

— Кого ждали? — не понял лейтенант, он все еще держал солдата под руку.

— Отца… Оказывается, погиб. Здесь похоронен, — взглядом показал в сторону обелиска Громов.

И вот вчера все это подтвердилось документами. Громова вызвал к себе командир части. Он долго с ним беседовал, обещал сообщить матери и ему посоветовал сделать то же. Он, конечно, напишет, но ему хочется побольше узнать об отце: как погиб, при каких обстоятельствах…