Бесполезная классика. Почему художественная литература лучше учебников по управлению

Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отомстить за австрийскую ульмскую армию. Это те же батальоны, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, — могущественны ‹…› Я сам буду руководить вашими батальонами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но, если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который речь идет о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.

Под предлогом увода раненых не расстраивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.

Кстати, эти слова Наполеона могут служить примером обращения руководителя к сотрудникам как такового. Лаконичное сообщение, несущее, однако, всю необходимую информацию, дает четкий эмоциональный посыл и воспринимается не как формальная отписка, а именно личное обращение к каждому.

А вот в обращении, написанном императором в канун Бородинского сражения, насущное выносится на первый план. Высокие мотивы упоминаются лишь в конце и весьма размыты. Что понятно — армия устала, Наполеон тоже. Французские солдаты хотят отдохнуть и вернуться домой. Гораздо сильнее, чем остаться в памяти потомков, о чем в обращении упоминается лишь в силу законов жанра.

Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!

Примеров обращения такого рода, составленных Кутузовым, в романе нет, но Толстой неоднократно говорит о некоем настрое, который формировался в русской армии как бы сам по себе. Это то самое чувство, о котором говорил князь Болконский. Вот продолжение фрагмента романа, где об этом шла речь:

…чтобы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!

— Вот ваше сиятельство, правда, правда истинная, — проговорил Тимохин. — Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку пить: не такой день, говорят.

Истоки такого настроя очевидны — русские дрались за то, что им по-настоящему дорого. В той же беседе князь Андрей говорит о том, что именно благодаря этому духу русские войска могли одержать победу уже под Смоленском, если бы не приказ Барклая де Толли:

…мы в первый раз дрались за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого я никогда не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром.

Впоследствии Безухов, оказавшись на батарее Раевского, сам увидел, как проявляется этот дух.

Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.

Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.

Скорее всего, формула искусственного создания такого «огня» давно разработана социологами и психологами. Нам она неизвестна. Но совершенно очевидно, что основа ее лежит в некоем ощущении праведности и верности того, что ты делаешь, — внутреннем отзыве, созвучии той самой строгой ноте. Если эта составляющая есть, то ваша армия непобедима.

Понятно ведь, что перспектива оказаться в комфортных квартирах в качестве мотивации гораздо слабее ненависти к врагам, ворвавшимся в твой дом.

Долой фальшь

Пафос и использование трюизмов — одни из любимых приемов манипуляторов. Противостоять им можно, лишь понимая суть происходящего, пренебрегая устоявшимися общеизвестными истинами, снижая накал пафоса. Как это сделал Кутузов во время совета в Филях.

Напомним, генерал Бенигсен находился в оппозиции к Кутузову, пытаясь интриговать против него даже в самые сложные и опасные для армии и страны моменты. В Филях немецкий барон, не говоривший, кстати, на русском языке, с пафосом выступил против оставления Москвы на разграбление французам. При прочтении этого фрагмента «Войны и мира» можно увидеть, что Бенигсен, демонстрируя неудержимый патриотизм и апеллируя к важным для русских ценностям, выбрал, казалось бы, беспроигрышную тактику. Однако Кутузов, не опасаясь выглядеть менее русским, чем немецкий генерал, без церемоний отбросил всю эту мишуру, жестко расставив приоритеты.