Бесправыш. Предземье

И помог. Удовлетворённый староста ссыпал монеты обратно в мешочек и, убрав его куда-то за пазуху, поднялся со стула. Через минуту на столе уже появилась бумага, на которой Хван медленно выписывал пером под мою диктовку имена и возраст тех сирот, что передавались общиной под опеку Хайдару Мунградскому, сиречь сударю Вепрю. Вот она главная причина моего здесь присутствия — убедиться, что староста никого не забыл.

Расплавленный сургуч, печать сверху. Всё! Эта рыжая морда больше мне не указ! Не указ и вообще никто. Я свободен! И ведь не только я. Все свободны! Вот удивлю своих… Вейка рухнет, когда скажу. Сбылась моя мечта. Прощай, Подгнилье! Здравствуй, новая жизнь! Это ведь только половина того обещания, что мне Вепрь давал. Второй частью было — нас в Граде пристроить. И сомнений нет, что там тоже всё срастётся — у лучшего охотника Муна слово не расходится с делом.

Вепрь забрал бумагу, нехотя пожал протянутую Хваном руку, дополнительно скрепляя сделку, и мы все втроём вышли из дома. Здесь уже успели сгуститься сумерки, но не настолько, чтобы разогнать толпу, по-прежнему окружавшую волокуши с башкой кабана и градских охотников.

— Как прошло? — полушёпотом поинтересовался Чопарь, пригнувшись к нам с Вепрем.

— У меня на попечительстве теперь пятнадцать малолетних душ, — хохотнул бородач. — И шестью золотыми в кармане меньше.

— Это мелочи, — обнажил свои лошадиные зубы в улыбке Чоп.

— Ты про золото или про банду нахлебников?

— Дядя Вепрь, я всё…

— Да шучу я, — оборвал меня охотник. — Расслабься. Знаю, что в Граде сам справишься.

***

За столами, выставленными вокруг большого костра, полыхавшего в центре соборной поляны, собралась вся деревня. Ясно, что сидя только малая часть: семья старосты, гости, старшины ватаг и бригад, лучшие охотники, мастера, Сарбахан. Остальные, кому не хватило места, стоймя с кружками. Но лишь взрослые. Недорослышей и даже подростков всех разогнали. Один я выбиваюсь. Вепрь рядом с собой посадил. Место знатное — слева Глум, а напротив Лодмур.

Все пьют брагу и пиво, которого Андер за свои кровные взял на радость торговца и большей части охотников у нашего лавочника целую бочку, и лишь один я хлебаю алычовый компот. Но то до поры. Тост за тостом — чествуем победителей Кабана-прародителя. Про сирот, что покинут Подгнилье молчок — Хван просил держать сделку в тайне до завтра. И вот очередь добралась до меня. Вернее, подвыпивший Андер добрался.

— А теперь хочу поднять за Китара! — перекрикивая праздный галдёж, взревел Бочка. — Без малого бы не взяли хозяина. Правду говорю, братья?!

— Правду! — дружно поддержали Клещ с Чопарем.

— За Китара-безродыша! — вскинул кружку успевший повеселеть Вепрь. — Только это… Малой. Не компотом же. Плесните ему браги кто-нибудь. Охотник! Мужик! За тебя!

Кружка Вепря ударилась в мою, миг назад наполненную до краёв кем-то шустрым пахучей брагой.

— За Китара! — присоединились охотники.

Само собой градские. Из наших моё имя проорал в полный голос лишь Глум, да ещё до десятка его же ватажников поддержали своего старшину вялым хором. И йок с вами, соседушки. Вы же бывшие мне уже. Плевать я хотел на ваши кислые взгляды. Можете про себя сколь-угодно проклинать Китяшку-безродыша, что вас всех пристыдил. Завтра распрощаемся с вами. Навсегда распрощаемся. Ноги моей больше в этой поганой деревне не будет.

Вонючее пойло потоком полилось в моё горло. Вот же дрянь редкостная! В сердцах я хлебанул куда больше, чем требовали приличия. Грудь немедля обожгло изнутри. Уши запылали огнём. Двенадцать годов не пил пьяной мути — и правильно. Где же тут удовольствие? Мука одна.

Спасибо Клещу, что, едва все потянулись к закуске, продолжил прерванный ранее Бочкой рассказ про охоту на гигантского зубра, которого коротышке пришлось по его же словам объезжать. Всё внимание тут же переметнулось к нему. Про меня все забыли, а я… Я поплыл. Плошки на столе кружатся, зажатая в руке куриная ножка раздвоилась, в голове небывалая легкость.

А, чего я сижу? У меня ещё одно дело есть не законченное. Такеру я обещал? Обещал. Рано? Рано. Потом будет поздно? Не знаю. Вдруг, жизнь уведёт меня так далеко, что назад никогда не вернусь. А мне надо…

— Дядя Лодмур!

Он не слышит. А, может, не хочет и делает вид, что увлечён разговором с соседом. Зато слышит Глум. Ветробой хорошенько уже окосел. В свете костра его лысина блестит — слишком часто трёт голову жирной рукой. В бороде столько крошек, что иному на завтрак хватило бы.

— Лодмур! Слышь, Лодмур!

Тут уже не отвертишься. Перевёл взгляд на нас. Кивнул, нехотя.

— Дядя Лодмур, скажи, — проорал я так громко, что чуть ли не все столы слышали. — А тебе хозяина леса на охоте добывать доводилось?

— Да ты чё? Нет, конечно, — мгновенно ответил за охотника Глум. — Куда нам?

— Мой прадед добывал хозяина, — силясь выйти из ловушки с достоинством, заявил Лодмур.