БеспринцЫпные чтения. Некоторые вещи нужно делать самому

Приняв лекарство, я вернулась в комнату. Душно. Приоткрыла окно. В комнату ворвался свежий воздух вместе с отдаленными звуками ночного города. Вчера одна из пациенток тоже все время открывала окно. Ей было жарко. Она вела себя беспокойно с самого начала. Не хотела лежать, все время вскакивала, потом кричала в каждую схватку. Когда ей хотели сделать обезболивание, она не смогла посидеть несколько минут, чтобы анестезиолог попал ей тоненьким катетером между позвонков.

— Как мы будем ее рожать? — спросила меня акушерка. Она неодобрительно качала головой, глядя на женщину через окно из коридора родового отделения.

— Всем миром, — ответила я.

Диван меня встретил неприветливо — наверное, обиделся, что я захотела его выкинуть. Я тихо легла, раскладывая свое тело. Что-то упиралось мне в бок: я нащупала детальку от конструктора и положила ее на пол. Но бок продолжал ныть. Я пощупала его и вспомнила, что мне досталось от той роженицы. Рожала она плохо. Кричала, сводила ноги, умудрилась даже пнуть акушерку, после чего пришлось держать ей ноги. Вот своей ногой она и оставила мне синяк. Она категорически не желала тужиться, поэтому ее все ругали, пытаясь вернуть к реальности. У ребенка началась гипоксия, и мне пришлось вытащить его вакуумом. Он пискнул и обмяк. Неонатолог заинтубировал его и утащил в реанимацию.

— Что с ним? — Женщина тут же пришла в себя.

— Ты его замучила, — раздосадованно произнесла акушерка.

— И что теперь будет?! — Женщина рыдала, переводя взгляд с меня на акушерку и обратно.

— Никто не скажет вам, что будет, потому что никто не знает. Мы все надеемся, что реанимация ему поможет.

Уходя в 16 часов домой, я завернула в реанимацию: малыш дышал уже сам и получал кислород через маску. «Ну ничего, ничего, обойдется», — подумала я.

Перевернувшись на бок, я тоже улыбнулась. Вот ее соседка, такая маленькая, миниатюрная, родила двойню сама и хоть бы раз поморщилась! Я закрыла глаза и перед глазами появились два мальчика, лежащих на одном пеленальном столике.

После таблетки отчаянно хотелось пить. «Пусть я лучше умру от обезвоживания, но я никуда больше не пойду!» Я облизнула пересохшие губы. Посмотрела на часы в телефоне: 1:10. И вот что я не сплю? Так, всё, хватит думать — надо спать!

И тут меня словно ударило током. Почему-то в голове зародилась дурная мысль. На дежурстве мне сдали женщину, которую через два часа пришлось оперировать из-за несоответствия размеров плода и таза. На операции все было как-то отчаянно не так: ткани отекли и рвались под иглой. В результате образовалась гематома по ребру матки и мне пришлось ее прошивать несколько раз, все погружаясь и погружаясь в глубь таза. А вдруг я подтянула мочеточник! Последним швом, да, последним. Он был очень низко. Я почувствовала, как тысячи мелких иголочек стали колоть мне лоб и щеки. Я вперилась взглядом в черный потолок. Так, надо вспомнить. Я пыталась вспомнить ход операции. Помню только ощущение, что прошивала очень низко, но мочеточника там не было. Нет, точно не было. Я повернулась на другой бок. Кусок сбитого поролона уперся мне в бедро. «Принцесса на горошине все-таки была святой женщиной!» — подумала я, пытаясь приспособиться к выпуклостям и впуклостям дивана. «Я его, конечно, не прошила, но могла подтянуть…» Я встала, взяла телефон и потащилась на кухню. Набрала номер.

— Кать, у тебя Перова лежит?

Обескураженная медсестра ответила положительно на том конце провода.

— Возьми ей утром кровь на биохимию и до конференции скатай на УЗИ правой почки.

— Господи, что это вы в ночи-то придумали, — хмуро ответила она, — и не спится вам. Третий час уже!

Сон совсем прошел. Я включила чайник. Открыла холодильник. Закрыла холодильник. Налила в чашку кипяток. Завтра операция предстоит Зухре, 180-килограммовой женщине. Ей 48. Нежданная беременность. Дома пятеро детей. Есть внук. Несколько лет назад попала в автокатастрофу, получила множественные переломы таза, после чего родить сама не сможет. Все осложняется еще и тем, что у нее псориаз и весь огромный живот, свисающий ниже колен, покрыт мокрыми бляшками. Через них идти нельзя. Какой же доступ придумать? Я выпиваю воду. И зачем я так низко прошила!

Пискнул кто-то из детей. Я прокралась в комнату и благодарно обвила диван собой. 3:58. Надо поспать. Всего два часа осталось. Раздались шаркающие шаги мамы, потом щелчки выключателей, дверца холодильника, звук наливающейся в чашку воды…

— Ты не проспишь работу? — шепчет мне мама сквозь занавеску, разделяющую наши комнаты.

— Нет, еще ночь. Ложись спать, мам!

Опять шарканье…

Каким же доступом пойти…

В детском саду под самыми нашими окнами включилась вентиляция на кухне — 5 утра. «Парацельс, настоящее имя Филипп Авреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм», — вспомнила я цитату из учебника истории медицины. Когда-то на первом курсе я готовила доклад по Парацельсу…

Будильник вырвал меня из объятий сна совершенно безжалостно. 6.00. По дороге на работу я еще вздремнула в маршрутке. Не поднимаясь на свой этаж, заглянула в кабинет УЗИ. Там уже сидела врач.