Бессердечный

Большую часть соседней комнаты занимал огромный аппарат с откинутой шторкой посередине, через которую можно было забраться внутрь.

– Прошу! – указал на него толстяк. – Убедительная просьба не ерзать и не двигаться. Процедура много времени не займет.

– Процедура? – охнул я.

– Мы просветим ваши внутренности икс-лучами, – спокойно пояснил важный господин. – Если внутри вас обнаружатся посторонние предметы, мы это определим. Аппарат Рентгена, слышали о таком?

Я что-то читал о новом слове в диагностике несколько лет назад, но спросил о другом:

– Посторонние предметы – это как?

– Это бомба, виконт, – спокойно ответил рябой гвардеец.

– Как ее можно привести в действие, по-вашему?

– С помощью часового механизма, разумеется, – на полном серьезе ответил лейтенант и поторопил меня: – Виконт, не заставляйте нас терять время попусту.

Я забрался в аппарат, обшитую изнутри свинцовой фольгой шторку немедленно задернули, и усатый господин посоветовал:

– Там ручки, возьмитесь за них. И умоляю: не шевелитесь!

Так и сделал, тогда раздалось низкое гудение. Толстяк стоял и пристально следил за мной все время, пока длилась процедура. Я успел покрыть последними словами и наследную принцессу, и ее охранников, заодно не забыл помянуть втравившего меня в эту историю фон Нальца.

Когда гул стих и я выбрался из аппарата, ассистент сразу полез вытаскивать фотопластину, а усатый господин попросил:

– Будьте любезны, подождите в приемной!

Я в сопровождении гвардейцев вернулся в соседнюю комнату и зябко поежился из-за забравшегося под накидку прохладного ветерка, но, когда собрался одеться, меня остановили.

– Намереваетесь идти на встречу с ее высочеством в этом тряпье? – рассмеялся рябой гвардеец. – Виконт, вы большой оригинал!

– Это, как вы изволили выразиться, тряпье – моя одежда.

– Не беспокойтесь, – улыбнулся лейтенант Грейс и расправил щегольские усики, – мы предоставим вам новую. Эту, если пожелаете, заберете на обратном пути.

– У вас есть мои мерки?

– Разумеется!

В этот момент распахнулась дверь аппаратной и к нам присоединился усатый господин с фотопластиной.

– Сердце без патологий! – объявил он и спросил: – С группой крови точно ничего не напутали? Это критично!

– Нет, доктор, полное совпадение, – отозвался лейтенант Грейс.

Я с удивлением повернулся к нему, намереваясь потребовать объяснений, но рябой гвардеец вдруг стиснул мою шею в сгибе локтя и прижал к лицу влажную тряпку. В нос ударил сладковатый эфирный запах, голова закружилась, и сознание унеслось в те неведомые дали, где нет хлопот и забот, где воображение легко подменяет собой законы физики, а слова разнятся на цвет и вкус.

Меня усыпили хлороформом.

Сначала не было ничего, потом тьму прорезало лившееся откуда-то из неведомой выси сияние. Так продолжалось бесконечно долго, а потом некое наитие подсказало, что я лежу с широко распахнутыми глазами и пялюсь на горящую под потолком лампу.

Свет обернулся страшной ломотой в висках, я попытался зажмуриться и не смог. Попытался прикрыть лицо ладонью, и безвольно вытянутая вдоль тела рука сразу соскользнула вниз, угодила онемевшими пальцами в непонятную посудину, загремела сталью.

И тотчас надо мной нависло лицо в марлевой повязке.

В глазах незнакомца расплескался страх, он попытался отпрянуть, но не успел – пальцы сами собой стиснули какую-то железку и стремительным движением воткнули ее в шею медика.

Ударила кровь, в горле врача заклокотало, обеими руками он зажал рану и бросился наутек. Я нагнал его, толкнул в спину, направляя лицом в закрытую дверь, придавил, ударил скальпелем в поясницу, меж ребер, под левую лопатку.

Бил наверняка. Бил, чтобы убить.

И осознание этого в один миг вдруг отрезвило, заставило отшатнуться и отбросить окровавленный клинок.

Нет, мне и раньше доводилось убивать, но не собственными руками, ощущая, с какой легкостью клинок входит в податливую плоть, как скрежещет он о ребра и дрожит зажатая в ладони рукоять. И предсмертной агонии жертвы, придавливая тело к полу, тоже никогда не унимал, так какого дьявола это кажется столь удивительно знакомым?!

Я с шумом выдохнул и вновь очнулся, уже в очередной раз. Наркоз продолжал дурманить сознание, и освобождалось оно от воздействия хлороформа мучительно медленно, временами вновь погружаясь в мягкие объятия забытья.

Сейчас в голове прояснилось, и мне едва удалось задавить рвавшийся наружу крик.

Совершенно обнаженный, я стоял над окровавленным телом медика, да и сам был залит кровью с ног до головы.

Да что за чертовщина тут творится?!

Я перевернул свою жертву на спину, но врачу было уже не помочь. Тогда выпрямился и окинул взглядом комнату, посреди которой очнулся от наркоза.

«Операционная», – всплыло в памяти знакомое слово.

Огромная лампа под потолком заливала помещение ослепительным сиянием, в центре стоял стол, накрытый замаранной багряными пятнами простыней. К нему придвинули приставку с лотком, там валялись скальпели, хирургические ножницы, зажимы и использованные салфетки.