Бессердечный

Я заменил стреляный патрон в кассете «Рот-Штейра» новым, с серебряной пулей, и отправился в греческий квартал. Шанс застать в «Прелестной вакханке» Альберта был невелик, но шторм и в самом деле мог спутать все планы. Я должен был посмотреть ему в глаза и решить, как быть дальше.

Просто должен был, и все.

5

«Прелестная вакханка» оказалась забита под завязку, не было ни одного свободного столика, всюду теснились нашедшие убежище от непогоды зрители. Я заказал чашку кофе, махом выпил ее, кинул на стойку пару монет и поднялся на второй этаж.

Дверь в апартаменты оказалась не заперта. Сам Альберт стоял перед зеркалом и одевался, готовясь к выходу в свет.

– Приветствую! – выдавил я из себя против собственной воли. – Ты один?

– О, Лео! – обрадовался поэт. – Ты вовремя! Едем в термы!

Столь теплый прием сбил меня с толку, я заколебался и не решился высказать в лицо приятелю все те слова, что жгли меня изнутри.

В конце концов, я мог ошибаться. Иной раз случаются и не такие совпадения.

Случаются – да, только вот я в них не верил.

Не верил и все же скандала устраивать не стал. Подвела стеснительность или проснулся здравый смысл? Даже не знаю…

– В термы? – лишь высказал я удивление неожиданным предложением поэта и кинул котелок поверх лежавшего на полке бильярдного шара. – С чего бы это?

– О, это потрясающая история! – рассмеялся Альберт. – Знаешь, где я провел сегодняшнюю ночь и большую часть дня? Никогда не угадаешь! За решеткой! Можешь представить?

– Что натворил на этот раз?

– В том-то и дело, что ничего! Во время вчерашнего приема у барона Дюрера кто-то вскрыл сейф, и всех гостей обыскивали, словно закоренелых преступников. Уму непостижимо! А потом нас… как же они это назвали… изолировали на время проведения предварительного дознания!

Я натянуто улыбнулся:

– Но в этом есть и хороший момент, не правда ли? Твоя таинственная незнакомка была вынуждена открыть свое инкогнито.

Поэт затянул шейный платок и отвернулся от зеркала.

– К счастью, она покинула прием до приезда полиции, – сообщил он. – Но видел бы ты, какой фурор среди гостей произвела моя дама с вуалью!

Я приложил ладонь к нестерпимо нывшему сердцу, и Альберт участливо поинтересовался:

– Лео, с тобой все в порядке?

– Ерунда, просто выдался напряженный день.

– Так мы едем в термы?

– Едем, – кивнул я. – Только возьми плащ, на улице собачья погода.

– Ну разумеется!

Альберт снял с вешалки длинный плащ; мы вышли в коридор и спустились на первый этаж.

– Проклятье! – выругался я там. – Мой котелок! Я забыл его у тебя!

Поэт легкомысленно протянул ключ.

– Беги! – разрешил он. – Пошлю пока кого-нибудь за извозчиком.

В один миг я взлетел на второй этаж, отпер апартаменты и зажег свечи на письменном столе. Альберт имел обыкновение держать рабочие наброски в верхнем ящике стола, именно его и взломал первым делом.

Сверху лежала неоконченная поэма «Живущий в ночи», для меня интереса она не представляла, но вот дальше обнаружились листы писчей бумаги, изрисованные набросками стройной женской фигуры. Узкая талия, высокая грудь, крутые бедра. Заманчивый изгиб спины развалившейся в неге девушки. Развалившейся именно на этом диване!

Меня всего затрясло, но стоило только перевернуть лист, как и вовсе помутилось в глазах. Со следующей страницы на меня смотрело девичье лицо. Не столь искусно выполненное, как рисунки Шарля, но вполне узнаваемое.

На меня смотрела Елизавета-Мария.

Моя Елизавета-Мария! Суккуб, а не дочь главного инспектора!

В этом не было ни малейших сомнений.

Ноги подкосились, я плюхнулся на стул, дотянулся до графина и дрожащими руками налил себе воды. Жадно осушил стакан и попытался собраться с мыслями.

Альберт не вел никакой игры, теперь это было очевидно. Излишне впечатлительный поэт просто поддался противоестественному обаянию суккуба. Он не был причастен к похищению патента и таинственному исчезновению дочери главного инспектора. Не пытался направить полицию по ложному следу и не совершил ничего дурного, за исключением того, что влюбился не в ту женщину.

А вот я… Я слишком легко поверил в его виновность, и это жгло почище раскаленного железа.

Я бросил листы на стол, взломал один ящик, другой, третий. Переворошил их содержимое, потом взял из буфета бутылку рома, распахнул окно и вышиб его так, чтобы осколки попадали внутрь. Выкинул бутылку на улицу и быстро покинул апартаменты, не забыв прихватить брошенный на полку котелок.

Кто-то вломился с улицы, только и всего.

Но на душе было на редкость мерзко. Связь с суккубом еще никого ни к чему хорошему не приводила; поэта надо было спасать.

Когда спустился на первый этаж, Альберт пил вино у стойки бара и любовался скакавшими на сцене полуголыми красотками. На мою задержку поэт не обратил ни малейшего внимания; его всегда вдохновлял вид стройных женских ножек вне зависимости от того, был он в очередной раз влюблен в кого-нибудь или нет.

И даже с учетом моей задержки извозчика пришлось ждать никак не меньше четверти часа.