Бессердечный

– Деньги к деньгам, – улыбнулся я, вновь наполняя бокал лимонадом. – Если сорву куш, куплю тебе пару билетов первого класса на паром до Лиссабона.

– На дирижабль, – поправил меня поэт. – Мы будем путешествовать с шиком!

– Как скажешь. Так что – не было ничего подозрительного?

Альберт отпил вина, глубоко задумался, но вскоре махнул рукой:

– Какого черта, Лео? Что я изображаю из себя сыщика? Ничего подозрительного я не видел. Сначала ухаживал за дамой и заливал горе расставания вином, а потом вышел на сцену и затмил своим талантом всех выступавших передо мной фигляров. Извини, Лео, я не смотрел по сторонам.

В искренности поэта я нисколько не сомневался и потому только вздохнул. Разговор как-то незаметно перешел на тему приезда Теслы и Эдисона, затем мы обсудили ненастье, а когда речь зашла о политике, Альберт допил остатки вина и решительно поднялся на ноги.

– Думаю, пора по домам, – сообщил он. – Завтра с утра у меня важная встреча.

– В самом деле?

– Да, идем выбирать моей крошке дорожный наряд.

Я отвернулся, скрывая болезненную гримасу, и поправил тогу.

– Что такое? – насторожился вдруг Альберт, заметив проскользнувшую у меня по лицу недовольную мину. – Что-то не так?

– Жизнь частного сыщика не сахар, – поморщился я. – Тебя когда-нибудь били электрощупом?

– Обходилось как-то.

– Крайне неприятная, доложу тебе, штука.

– Поверю на слово, – усмехнулся поэт и спросил: – Но все хорошо?

– Да! Конечно! Просто один из бывших коллег проявил излишнее рвение.

Мы отправились в раздевалку, и Альберт присвистнул, разглядев огромный синяк у меня на груди; выпущенная арбалетом колодка с электродами шибанула по ребрам едва ли слабее лягающего объездчика норовистого жеребца.

– Знатно тебе досталось, друг мой! – покачал головой поэт.

– И не говори, – вздохнул я, одеваясь. – Поедем на извозчике?

– Собрался идти по такой погоде пешком?

Я пожал плечами и полез за бумажником, но Альберт меня остановил.

– Доложу по секрету, Лео, – подмигнул он. – Сегодня, выйдя из Ньютон-Маркта, я заехал в редакцию и получил гонорар за право публикации поэмы сам знаешь о ком.

– Поздравляю, – хмыкнул я. – Удивительно даже.

– Что именно тебя удивляет?

– Что в среде издателей остались столь наивные господа. Выплатить гонорар авансом – это все равно что приковать поэта цепями к бочке с вином! Деньги на ветер! Я уж не говорю об их невзыскательном вкусе.

Альберт наставил на меня указательный палец и объявил:

– Это все зависть, дружище.

– Правда глаза колет?

– Кто бы говорил!

Переругиваясь, мы покинули термы и отправили шнырявшего поблизости мальчонку за свободным извозчиком. Эта братия облюбовала кабак на противоположной стороне площади и попивала грог в тепле и сухости, бросив экипажи под проливным дождем.

– Только нужен крытый! – крикнул вдогонку парнишке Альберт, повернулся ко мне и спросил: – Какие планы на вечер?

– Ты разве не собирался лечь спать? – удивился я.

– За этим дело не станет.

Я покачал головой:

– Если поеду с тобой – станет. Так что я домой.

– Как скажешь.

К нам подъехала коляска с поднятым верхом, мы погрузились в нее и покатили от терм. На Дюрер-плац я оставил поэта и начал подниматься на Кальварию, нервно озираясь по сторонам. Ладонь стискивала в кармане рукоять «Цербера», но всякий раз, когда непроглядный мрак залитого дождем города разрывали вспышки бивших в башню на вершине холма молний, сердце заходилось в дробном перестуке и проваливалась в пятки душа.

Я был напуган. Очень напуган. Лазарь и стоящий за ним Конвент, господин Чан с подручными и сиятельные с продажными полицейскими – все они были нацелены на убийство. Договориться не получится, либо я, либо они.

Именно поэтому я потратил добрых десять минут, в полной темноте выискивая среди мокрой травы оставленную на обочину сумку с зажигательными гранатами. Холщовую котомку в итоге отыскать удалось, а вот брошенный в канаву пятый заряд был потерян безвозвратно.

Досадно.

И, закинув на плечо ремень сумки, я поспешил домой. Отпер калитку и через мертвый сад, черный и мокрый, зашагал к особняку, встречавшему меня теплым светом всех окон первого этажа.

Дивясь непонятной иллюминации – что еще опять Елизавете-Марии в голову пришло? – я поднялся на крыльцо, прошел в прихожую и запер входную дверь. Положил сумку на пол, сам уселся на пуфик и зажал лицо в ладонях, не зная, как выстроить предстоящий разговор с суккубом. Хотелось рвать и метать, но связавшие нас узы накладывали определенные ограничения.

Убить девушку я не мог, как бы мне того ни хотелось.

Обреченно вздохнув, я стянул промокшую куртку, убрал ее на вешалку и отправился на поиски девушки, но только вышел в коридор и сразу наткнулся на дворецкого.

Теодор лежал, безжизненно глядя стеклянными глазами в потолок. Он был мертв.

Я немедленно выхватил из кармана «Цербер» и замер, напряженно вслушиваясь в тишину пустого особняка. Первым порывом было кинуться за сумкой с зажигательными гранатами, но пересилил себя и не сдвинулся с места.