Бессмертный корабль

— Два наших отряда уже на берегу. Хорошо, пошлем еще два, — говорит Белышев. — А для Смольного назначит Липатов. У него список строевых. Действуй, Тимофей.

— Сейчас выделю.

Липатов достает из кармана бушлата лист бумаги, с двух сторон испещренный фамилиями моряков.

— Кого видел? — интересуется Белышев.

Лицо Лукичева сияет:

— Самого Ленина — вот кого!

Моряки теснее сдвигаются вокруг машиниста.

— Погоди, погоди! Какой он? — расспрашивает Липатов. — Такой невысокий, с бородой и усами, в штатском... Он или не он?

В глазах Лукичева изумление.

— Невысокий, с меня ростом, верно; в штатском — тоже верно. Однако без бороды и усов.

— Так то не Ленин, — решительно произносит Липатов. — Я же его на совещании военных представителей в июне видел и на балконе дворца Кшесинской в июле, перед демонстрацией, когда он речь произносил. Издалека, правда, но запомнил.

— Ишь, как обознался ты, Микола, — разочарованно тянет Захаров.

— Ничуть не обознался! — обижается Лукичев. — Своими ушами слыхал его фамилию.

— Расскажи толком, — советует Белышев. — Где ты видел Ленина?

— В Смольном! Прихожу, а там народу еще гуще, чем позавчера, когда мы с тобой к Свердлову являлись. В нижнем этаже и в коридорах не протолкаться. Ордера на винтовки выдают, по сто пятьдесят штук на каждый завод. В семнадцатой комнате никого нет, хотя часовой стоит. Спросил у него, где Военно-революционный комитет. Дал мне другой адрес: комната номер десять. Иду, номера считаю на дверях в коридоре, а навстречу спешит один человек. Поравнялся, прищурился, глянул пронзительными глазами, будто в душу заглянул, и спрашивает: «Вы кого ищете, товарищ?» Голос приветливый, но букву «эр» не так выговаривает, как все. Малость картавит. Не знаю почему, а только высказал я одним духом, что моряки «Авроры» выполнили предписание Военно-революционного комитета и ждут указаний, что делать дальше. «Очень хорошо, очень хорошо, — быстро отвечает он. — Расскажите об этом товарищам в комитете. Они в десятой комнате». Показал мне, где комната номер десять, и хотел идти своей дорогой, одного из-за угла на него какой-то соглашатель в очках наскочил и орет: «Вы рассчитываете и опираетесь на штыки, господин Ленин!» Тут я к месту прирос. Выходит, это и есть Ленин?! Стою и жду: что он скажет... Гляжу, Ленин поглаживает свой громадный лоб, хитро щурится и кладет того соглашателя, который с буржуями полюбовно захотел столковаться, кладет его на обе лопатки... Помню слово в слово: «Не большевики, но весь народ штыками будет защищать завоевания революции...» Повернулся и пошел по коридору, а я смотрю и смотрю вслед ему... Однако ни бороды, ни усов не было у Ленина.

— Как же так? — недоумевает озадаченный Липатов.

— Очень просто, — догадывается Белышев. — Он же сколько месяцев от шпиков скрывался! Наверно, сбрил бороду и усы, чтобы по ним не опознали.

— А что в городе? — любопытствует Захаров.

— На Невском — тьма-тьмущая. Господа, ихние барышни и дамочки, всякие корниловцы. Жужжат, будто осы, которым в гнездо палку воткнули. Броневики туда-сюда ездят. И наши и Керенского. На мосту у Мойки наш Бабин и патруль из кронштадтского отряда какую-то делегацию из городской думы назад повернули. Душ двадцать господ. С зонтиками. Хотели на «Аврору» пройти, чтобы уговорить нас слушаться Керенского, а не большевиков. Бабин показал этим господам на свою бескозырку. «Грамотные? — спрашивает. — Прочли, что здесь написано?.. А если прочли, должны понимать, что говорю с вами от лица команды крейсера «Аврора». Слушайте, что скажу: у нас на корабле такие, как вы, нейтральные соглашатели под караулом в трюме сидят. Может, за компанию к ним желаете?.. Нет?.. Тогда идите по домам чай пить и не путайтесь под ногами у людей... Кругом марш!..»

— А те? — интересуется Липатов.

— А те, как новобранцы на строевом ученье, повернулись кругом, кто слева направо, кто справа налево, и пошли.

— Еще кого видел? — спрашивает Белышев.

— Возле Исаакиевской площади, на углу Морской, повстречал Фотеева с отрядом. Орлы! Действуют сообща с красногвардейцами. Заняли вестибюль военной гостиницы «Астория», а в ней полно офицеров и спекулянтов, — и не выпускают никого.

— Что же, стеречь их нанялись? — язвит Липатов.

— Пока разберутся, — объясняет Лукичев. — Красногвардейны у господ документы проверяют и оружие ищут. В одном номере какая-то корниловская гадина пулемет на окне за шторой установила. Нашли.

— Готовь людей для Смольного, Тимофей, — торопит Белышев, — а я к Алонцеву наведаюсь.

Сойдя с мостика, он идет к радиорубке.

Ее дверь распахнута настежь. В глубине помещения за столом, заставленным металлическими приборами, примостился на краешке стула, спиной к двери, старший радист Федор Алонцев. Ему очень неудобно сидеть в таком положении, и в другое время он, вне сомнения, давно бы переменил позу, а сейчас, видимо, не до того. Словно не замечая вошедшего комиссара, он торопливо пишет.

Из-за плеча Алонцева Белышев читает прыгающие вкось и вкривь строки радиограммы, которую тот принимает:

«К гражданам России!