Бессмертный солдат

Эльф мягко и немного кротко улыбнулся. Шарлотта только и могла, что смотреть на него круглыми глазами, раскрыв рот. Его слова тронули её и очень глубоко задели. Буря мыслей и эмоций переполняли Гриффин, но сказать ничего не получалось. Эльф уже собрался уходить, неспешно повернувшись к ней спиной, и только тогда она смогла спросить:

— Погоди! Как тебя зовут?

Эльф, продолжая радушно и нежно улыбаться, отчего у Шарлотты на душе становилось пугающе тепло, ответил: — Феанфил. Удачи тебе, Шарлотта.

Он ушёл, оставив её наедине со своими эмоциями и мыслями. И какими-то странными чувствами, из-за которых Шарлотта еле сдерживала порыв и стыдное для неё желание побежать за ним.

* * *

Шарлотта быстро закончила с личными отчётами, а посему ей было позволено отправиться в длительное увольнение — полноценный отпуск, чтобы отдохнуть и с новыми силами вернуться в строй. Первым делом, перешагнув порог уже злившего её своим видом Главного Здания Военного Совета и Управления Обороны, Гриффин быстрыми шагами метнулась в городской госпиталь, где как раз лежал её сын.

Несчастный ребёнок. Всего пять лет, а уже настигла страшная болезнь: самый обычный рак лёгких. Никакие новшества в медицине и прогресс в лечении опухолей даже магией не давали явных результатов. Единственный прогресс заключался в том, что Леон всё ещё был жив. Шарлотту коробило ото всех этих мыслей, чудовищного осознания и паники, потому что она никак не могла ему помочь. Все её возможности сводились к дежурным словам поддержки, присутствию и попыткам ободрить умирающего мальчика.

И именно в этот день случилось страшное: Шарлотте не позволили увидеть сына. Леон попал в реанимацию с лёгочным кровотечением. Прогнозы врачей были настолько неутешительными, что Шарлотта потеряла сознание, а как только запах нашатыря привёл её в чувство, только и оставалось, что бесконтрольно лить слёзы. Так она и просидела в коридоре несколько часов, ожидая хоть какой-то вести от докторов. Глаза уже болели от нескончаемых рыданий, которые Гриффин не была в состоянии контролировать. Всё за грудиной настолько распирало от фантомных болей, вызванных страхом потерять сына, что Шарлотта еле-еле могла сделать вдох. Иной раз ей казалось, что и она тут умрёт. Вместе с Леоном. Даже если и нет, то она точно знала: если её ребёнка не станет, то ей жить больше будет не зачем.

Вскоре к ней подоспела медсестра, с облегчением доложившая:

— Всё хорошо. Доктора стабилизировали его состояние. Кровотечение остановлено.

С души Шарлотты упал не просто камень, а целая груда валунов. Слёзы хлынули ещё сильнее.

— Я могу его увидеть? — Шарлотта попыталась спросить чётко, но заикание не дало ей этого сделать. Она чувствовала себя жалкой, хотя всё это было незначимо — главное, что Леон выжил.

— Пациенту сейчас нужен покой. Навестите его завтра, — дежурно бросила медсестра, кивком попрощавшись. Шарлотта тяжело вздохнула, но всё равно с некоторым облегчением. Её жизнь в буквальном смысле продлилась ещё как минимум на один день.

— Значит, завтра… — устало протянула она, вставая с потёртой больничной банкетки.

Майский вечер и пережитый стресс так и взывали выкурить сигарету, и даже не одну. В этот раз табак даже не горчил, а запах дыма едва ли ощущался. Вместо него все рецепторы были обращены к запаху буйно цветущей сирени. Шарлотта редко позволяла себе расслабление в виде курения, только лишь после сильных эмоциональных потрясений. Неспешно она отправилась домой, где её должен был ждать муж. Ждал ли? А стоит ли вообще идти домой? Беннет должен был быть осведомлён о возвращении супруги, но ни встречи, ни совместного похода к сыну не состоялось. Более того, он не соизволил посетить госпиталь во время всего того кошмара, который Шарлотта переживала в гордом одиночестве, хотя его должны были немедленно уведомить о тяжёлом состоянии их сына.

Птицы без устали кружили и звонко пели в розовеющем небе, стягиваемом сумерками. Чем ближе лето, тем позже в столице наступала полноценная ночь. Лиловые, белёсые и золотые облака неторопливо утекали вдаль, отражаясь на блестящей от игривой ряби водной поверхности канала, вдоль одного из которых устало шла Шарлотта. В руках у неё был только синий китель, который офицерша чуть ли не волокла безразлично по земле, а через плечо висела маленькая тёмная кожаная сумка, в которой были документы, жестяная коробка для сигарет и ключи. За то, как небрежно офицерка обращалась с элементом формы, можно и штраф получить при встрече с военной полицией, но она не испытывала ничего по отношению к этому факту, кроме безразличия.