Бессмертный солдат

Феанфил же непринуждённо ответил: «Ну да, хотелось сделать для тебя хоть что-то хорошее. Тебе было грустно, и ты страдала. Если я могу помочь, то я стараюсь помочь. Я просто хочу помогать людям, и не только людям…».

И он снова уснул, вновь оставив Шарлотту наедине с жалкими попытками осознать тот факт, что этот юнец не просто какой-то сильный маг, а нечто большее. И не просто сложно, но и страшно представить, что он может ещё. И кто может этим воспользоваться, и в каких целях. Особенно с их стороны.

— Что же будет, если про тебя узнает наше правительство? Они же не успокоятся…, — последнее, что спросила Шарлотта, но задала этот вопрос она в большей степени всё же себе, окунаясь в нарастающий ужас, обдумывая все возможные варианты последствий, которые только могли прийти в голову.

Всё это уже сейчас выглядело по-настоящему жутким.

Глава 19

Стены и потолок железно-бетонного бункера давили на Эрину со всех сторон. Бледный свет от немногочисленных ламп растекался по помещению и терялся в глубоких чёрных тенях, вытекающих из углов. Она, вся сжавшись, сидела на стуле, окруженная специальным отрядом и военными, будто бы она какой-то заключённый, преступник, изменник и враг народа. Тяжело сглатывая, Уилд внимательно осматривала обезличенных масками солдат, которые в любой момент явно были готовы вступить в бой. Но с кем? Ей ничего не сообщалось. Все её вопросы и даже требования холодно игнорировались.

Отвечала Эрине только тишина. Со всей взаимностью к её вопросам и отчаянию она пропускала сквозь себя электрический треск ламп, едва уловимый скрип металла, тяжёлое дыхание военных и бешеный стук сердца самой Эрины, который звонким колоколом отдавался в ушах девушки. Но даже эта неприятная деталь не могла усмирить мысли и чувства внутри. Что с её друзьями? Что с городом? Что вообще происходит? Кто в итоге на них напал и зачем? И что с ним?

Действительно. Что с ним? Их последняя встреча всё ещё стояла у Эрины перед глазами. Её поражало, как старший лейтенант Ригер мог быть таким спокойным, словно знал наверняка, что всё будет хорошо. А знал? Или это какое-то смирение солдата перед неминуемой смертью? Неужели он был уже тогда готов? Неужели всё так плохо?

Сердце Эрины заколотилось ещё сильнее, отдавая уже болью за грудиной и не давая нормально дышать. Думать о том, что многие её друзья и знакомые остались на поверхности, было страшно. Удушающе страшно. Она и в самом деле на долю секунды чуть не потеряла сознание, но на смену лёгкому забвению пришла нервная тошнота. Едва ли ей удавалось удержать то малое оставшееся содержимое своего желудка вперемешку с горькой желчью при себе. Всё тело захватила дрожь, от которой мышцы немели и не слушались. Почему именно она в безопасности? Почему все эти служивые не могут помочь остальным? Почему она?

Руки подло тряслись, правую Эрина поднесла к побледневшему лицу, чтобы закрыть холодной влажной ладонью глаза. Искусственная липкая тьма, — Эрина погружалась куда-то в себя. Куда-то, где не было страха, тревоги и отчаяния. Не было ничего.

В один миг она словно бы перестала для самой себя существовать. Не стало той Эрины, которую она в себе чувствовала секунду назад. Сознание лёгкой сизой дымкой улетучилось от дрожащего тела, на которое можно было взглянуть со стороны. Эрина видела себя, но не до конца это осознавала. Не до конца осознавала и себя. Не было ни времени, ни чувств — ничего. Только нежное лавандовое небо, высокие редкие облака, гонимые тёплым лёгким ветром, и широкие поля, геометрически точно очерченные разнообразием своих оттенков, в зависимости от того, что на них росло. Какие-то квадраты робко желтели, другие же свежо зеленели, а третьи вкрадчиво темнели, не успев обнажить хотя бы крошечные ростки. Между некоторыми квадратами скромно обосновалась асфальтированная дорога без разметок, по краям поросшая молодым сорняком.

Эрина растворялась в этом умиротворении, подобно капле краски, упавшей в банку с водой: её цвет там терялся. Цвет, мысли, боль, страхи, разочарование. Только летний ветерок легко ласкал бледную кожу её одинокого образа и доносил до девушки запахи, сложно дающиеся описанию. Но то малое, что ещё оставалось от неё, давало ей вспомнить всё то мягкое, уютное, тёплое, что она ощущала в глубоком детстве, о котором давным-давно позабыла.

Тут она была не одна. Не одинока. Не брошена.