— И раз я сижу тут сейчас и все тебе выкладываю, скажешь нет? — продолжал Уолтер, не поднимая головы. — Но будет тебе известно, я обожал Клару. Я любил ее больше всех женщин на свете!
— Я знаю, Уолт.
— Нет… ты не все знаешь. Никто не знает.
Уолтер услышал, как хрустнул стакан. Он посмотрел на свои сочащиеся кровью пальцы, что сжимали неровный осколок, разжал руку, и битое донышко упало на пол.
— Ты не знаешь, — повторил он. — Не знаешь, каково мне сейчас.
Он думал о пустой лестнице, о пустой спальне на втором этаже, о ярких Клариных шарфиках, что лежали в стенном шкафу на верхней полке. Он думал о Джеффе, как тот не находит себе места ни днем, ни ночью, поджидая хозяйку. Он думал даже о звуке ее голоса…
Уолтер почувствовал, как его рывком поставили на ноги, понял, что это Джон хочет отправить его умыться, и принялся извиняться:
— Прости, Джон, как глупо все получилось, прости. Ты не думай, виски тут…
— Какое виски, ты и выпить не успел! — возразил Джон, помогая ему подняться по лестнице. — Вымой лицо и руки и хватит думать об этом!
Глава 24
В эту неделю у Уолтера было очень мало работы: готовясь уйти в полуторамесячный отпуск, он все дела передал Дику Дженсену. Уолтер этим воспользовался и не сидел до конца рабочего дня. Служба угнетала его еще сильнее, чем дом в Бенедикте. В четверг около трех часов дня он вошел в кабинет к Дику.
— Слушай, Дик, давай уволимся в следующем месяце, — предложил он. — Давай позвоним Шерману и скажем, что снимем помещение под бюро с первого декабря или даже с середины ноября, если он успеет его подыскать.
Шерман ведал наймом помещений в здании на 44-й улице, где они планировали обосноваться.
Дик Дженсен с минуту участливо смотрел на него, не говоря ни слова, и Уолтер понял, что в его голосе прозвучали истерические нотки и Дик, вероятно, решил — из-за Клары.
— Может, подождем, пока все немного уляжется, — ответил Дик. — Я-то, понятно, и в мыслях… я знаю, что ты, Уолт, в этом никак не замешан, но не годится открывать юридическое бюро в таких обстоятельствах.
— Будущим нашим клиентам плевать на это с высокого дерева, — возразил Уолтер.
Дик отрицательно помотал головой. Он все стоял у своего письменного стола с тревожным выражением на лице.
— Я тоже не думаю, Уолт, что это может нас погубить. Но, по-моему, ты не отдаешь себе отчета, насколько все это выбило тебя из колеи. Я же всего-навсего стараюсь удержать нас от поспешного шага.
Это может означать только то, подумал Уолтер, что он не желает открывать на паях консультацию, которая может запросто прогореть из-за дурной репутации партнера. Как, однако, этот же самый Дик распинался во вторник о своей вере в него, в его честность и неподкупность!
— Ты же сам говорил, что не сомневаешься — все утрясется. К первому декабря, конечно, утрясется. Но я о другом: лучше заранее предупредить Кросса о нашем уходе, за месяц, если ты не против, и дать объявление о бюро. Если тянуть с этим до первого декабря, пока все придет в норму, так мы до середины января просидим без клиентов.
— И все-таки, Уолт, я думаю — лучше повременим.
Уолтер смерил взглядом полноватые телеса Дика, облаченные в костюм строгого покроя, и слегка выступающее под жилетом брюшко — результат бесчисленных яичниц с ветчиной, съеденных на завтрак, и такого же количества неспешных ленчей из трех блюд. Дома у него покладистая жена, жива и здорова. Он-то мог себе позволить спокойно выжидать. Уолтер бросил портфель на пол и стал натягивать пальто.
— Сматываешься? — спросил Дик.
— Сматываюсь. Мне здесь тошно. Эту дребедень можно прочесть и дома.
Уолтер пошел к двери.
— Уолтер…
Он обернулся.
— Я не хотел сказать, что рано предупреждать Кросса. Совсем напротив, думаю, его нужно предупредить за месяц. Так что в понедельник на той неделе — это будет первое ноября, — думаю, самое время.
— Прекрасно, — ответил Уолтер. — У меня заявление уже написано, осталось только проставить число.
Но, направляясь к лифту, Уолтер сообразил, что Дик согласился по одной простой причине: если он передумает, его всегда возьмут обратно. А вот подписывать договор о найме помещения — это Дик не спешил.
По дороге к автостоянке Уолтер заметил витрину магазина стеклотоваров, зашел и купил для Элли массивную вазу шведского стекла. Он не был уверен, одобрит ли она его выбор, но решил, что в ее квартире ваза будет смотреться нормально. Элли не гналась за стилем и обставляла комнату чем угодно, лишь бы ей нравилось.
Заглянув в Бенедикте еще в несколько лавок, он купил бифштекс, трюфели, овощи для салата и бутылку красного вина. Клавдии он сказал, что вечером приходить не надо, последние три вечера она вообще не являлась, потому что они с Джоном предпочитали сами себе готовить. Днем он читал материалы, которые принес со службы, а около половины седьмого приступил на кухне к приготовлению обеда. Затем разжег в камине гостиной огонь.
Элли позвонила в дверь в две минуты восьмого. Он был настолько уверен, что она явится вовремя, что ровно в семь начал смешивать мартини.
— Это тебе, — сказала Элли, протягивая букетик в вощеной бумаге.