Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

В третьей комнате располагалось то самое злополучное ложе с балдахином, похожим на замерзший водопад. Пара ледяных домашних туфель стояла на ледяной напольной подушечке. Я присела на кровать. Как и ожидалось, она была твердой и холодной. «Каков алтарь Гименею? – риторически вопрошал Лажечников о ее прототипе. – На что ни садятся, к чему ни прикасаются, все лед».

Громов сказал, что Лажечникова он оценивает весьма критически. «Его книга – это искусство, а мы работаем с историей. Все происходило на самом деле. Только не с карликами, а с обычными людьми». Это он намекал на расхожее заблуждение, будто Квасник и Буженинова были карликами: ледовый дворец вошел в историю как кукольный дом для одушевленных игрушек амазонки Анны.

Из опочивальни мы прошли в баню. По полу, хватаясь за стены, скользили двое подростков. «Пол почему-то стал скользким», – заметил Громов. Одному из подростков тем временем удалось зацепиться за косяк и выбраться.

Позднее в соседнем кафе мы встретили громовскую партнершу Светлану Михееву в кардигане с розовым меховым воротником, и она тут же заказала две рюмки коньяка. Мы выпили с ней за Международный женский день. Громов пил только ярко-красный мультивитаминный чай, которого Михеева купила два огромных чайника. В ходе масштабного обеда, заказанного опять же Михеевой, они рассказали, что мечтают восстановить статус Петербурга как «родины ледовой скульптуры».

У Громова, бывшего специалиста по армейскому административному обеспечению, и Михеевой, бывшего врача и медицинского менеджера, эта мечта зародилась в 1999 году во время учебного семинара в Токио – они там застряли в сломанном лифте вместе с председателем Ассоциации скульпторов России по снежным, ледовым и песчаным композициям. Когда я спросила Михееву о движущих мотивах перехода из медицины в ледовую скульптуру, она ответила, что прыжок не так уж и велик:

– Лед – это природный материал, он естественным образом связан со здоровьем человека. Как и песок. – Она рассказала о новых перспективах использования криосаун и о китайской песочной терапии. – Тело полностью покрывают песком – тут и тепло, и массаж, и магнитное поле. Мы ведь много работаем и с песком. Зимой – лед, а летом – песок. – В прошлом июне два главных скульптора Ледяного дома построили в Комарове шестиметрового песчаного Гулливера.

На мой вопрос, можно ли переночевать в Ледяном доме, они ответили, что на свадебный пакет спроса не было, его пришлось отменить, и поэтому дворец не стали оборудовать для ночлега.

– Может, все равно получится? – спросила я без особой надежды.

– Элиф, вы заледенеете, – сказала Михеева. – Тут вам не Калифорния.

В тот вечер прилетела Люба. Как мы обе были рады! «Там живут люди, похожие на скинхедов, – рассказала я, – но на самом деле они летчики». Любу больше интересовал штат хостела, где, кроме старичка с клочковатой бородой, присутствовал крепко сложенный однорукий мужчина средних лет.

– Значит, старик хорошо говорит по-английски, – рассуждала Люба. – Наверное, он еврей. А вот однорукий – едва ли… Элишка, у нас за окном стоит огромная пивная банка. – После минутного замешательства я поняла, что это вчерашняя «Балтика».

– Я половину выпила, а остальное поставила туда на случай, если еще захочу, – объяснила я. Мы разразились смехом, как вдруг раздался стук в дверь – это оказался старичок с бородкой из доктора Сьюза с двумя морожеными в руках.

– Две юные дамы путешествуют одни, – сказал он. – Я подумал, должен хоть кто-то поздравить их с Женским днем.

– Точно еврей, – сказала Люба, когда старик ушел. Несмотря на то что мороженое, судя по виду, последние двадцать пять лет ездило в грузовике по всей России, оно оказалось на удивление вкусным.

Ледяной дворец не нес никаких явных функций, зато неявные были многочисленны: орудие пыток, научный эксперимент, этнографический музей, произведение искусства. Отсроченная беда, наводнение под ненадежным контролем, дом с привидениями, извращенная сказка с прозрачным гробом, пародийный князь, карлики. Ледяной дворец – это тюрьма бракосочетаний, олицетворяющая напрасные порывы духа, диалектику империи и ее субъекта. Нагруженный бесконечными смыслами, подобно предмету из сновидений, Ледяной дом как раз в поэзии о снах и встречается. Считают, что именно он вдохновил Кольриджа на образ дворца Кубла-Хана – «эти льдистые пещеры, этот солнечный чертог»[18]. Поэт-сатирик XIX века Томас Мур описывает сон с балом в Ледяном доме, где хозяином был Александр I, а в гостях у него – весь Священный союз. Когда замок и люди в нем стали таять, «вниманье общее привлек на конституцию намек, оттаявший наверняка, чтобы сорваться с языка» прусского короля[19].