Бета-самец

Пауза. Стоят, смотрят друг на дружку колюче. Явно не в подругах.

— Если что нужно, ты говори смотри. Не стесняйся, — завела по новой Софья Петровна.

— Спасибо.

— Что — «спасибо»? — мягко укорила Софья Петровна. — «Спасибо, спасибо». Соседи все-таки. Хочешь супчика? А? Свежий. Принести?

Женщины играли в какую-то свою игру, смысл которой Топилин не улавливал.

— Спасибо, Софья Петровна.

На этот раз в голосе Анны звякнул металл.

Еще несколько утомительных реплик, и Софья Петровна ушла.

— Супчика она мне принесет, — проворчала Анна.

Пожалуй, довольно. Все сказал, что нужно.

— Я пойду, извините, — Топилин бочком скользнул от стола в сторону тамбура. — Так будет лучше. Вы обдумаете. Завтра созвонимся, встретимся. Все обговорим.

Сумбурно вышло. Но дольше он не высидит. Она его услышала. Все ясно как божий день. Закрываем дело — получаем квартиру, живем дальше. Не девочка, обойдется без уговоров.

— Мы собирались разводиться, — сказала Анна и посмотрела через плечо на фото Сергея.

— Что, извините?

— Незадолго до его смерти договорились окончательно. Он на даче жил. Давно. С прошлой весны.

— Да, вы говорили.

— За неделю до его гибели договорились о разводе.

— Ясно.

Ну, это совсем уж лишнее. Даже вдумываться не станет. Пропустит мимо ушей. О разводе они договорились…

— Анна Николаевна, я пойду. Вы обдумайте. Я вам позвоню завтра.

Она обняла себя за локти.

— Всё твердил, что новую жизнь начал.

— До завтра. Извините.

Пересек комнату, нырнул в тамбур.

Может и отказаться. Тогда суд — и тут уж адвокат всем займется.

— Созвонимся.

Разминулся с толстым задумчивым котом, выскочил в вонючее парадное.

Очевидно, теперь следует напиться. В баре. И кого-нибудь снять там. Студентку из универа. Вся из себя, вся такая разнонаправленная. Напряженно рассуждает о жизни, хохочет над пошлыми шутками.

Возле «Тигуана», уперев руку в заднюю стойку, справлял малую нужду в темноту двора пьяный старикашка.

— Пшел вон, — крикнул Топилин, и старик, не прекращая мочиться, как цирковой медведь, косолапо разбрасывая ноги, ушел за дерево.

Выбравшись из узких ломаных переулков, прошитых стайками мрачных подростков и одиноких прохожих без взглядов и почти без лиц — они напоминали капсулы, посланные по трубам пневматической почты, Топилин выехал на светлый и широкий проспект.

Итак, напиться.

Решил ехать в «Сусанина». Сосновые стволы вместо колонн, колоды вместо стульев. Бар облюбовали манагеры средней руки. Попадется на глаза знакомым — ничего страшного: место не слишком тухлое. По достижении желаемого можно будет, приплатив охраннику, загнать машину во внутренний дворик «Сусанина», а самому взять такси. Можно Милу потом вызвать. Если на месте безрыбье.

Остановился на светофоре. Лицо Владика мелькнуло в потоке пешеходов. Лишь на мгновение повернулся к кому-то из сопровождавших его друзей-товарищей — и снова утонул в трикотажном капюшоне. Шел упруго, враскачку. Руки по локти в карманах.

Загорелся зеленый, Топилин включил аварийку и потащился следом в крайнем правом ряду.

Влад шел в компании с тремя приятелями. Одеты по-разному, разного роста, ухватки разные. Но чем-то главным, чем-то корневым — одинаковые. Что больше всего напрягало Топилина в юношах из переулков — так это их ненарочитая, прирожденная будто, одинаковость. Конвейерный синдром. Будто не у матерей с отцами родились-выросли, а у пары плодовитых станков. Считай-сводный-братец Руслан старше этих лет на пять. А сунь его сюда — и войдет, как карта в колоду. Неужели так было всегда, и любая молодежь — не папино и мамино, а конвейерное? Серия тинейджеров такая-то, номер смены, отметка ОТК… Похоже на то. В своих ровесниках не замечаешь, а как только замелькает перед глазами поколение next, тут все сразу и повылазит…

«Но как с ним Анна язык общий находит?»

Компания расположилась возле подземного перехода. Двое закурили.

Топилин притормозил метрах в десяти. Стоял, мигал аварийкой. Не собирался прятаться. Даже был бы рад привлечь внимание Влада. Интересно, как он себя поведет, если заметит, что за ним следят?

Вот так же мигали оранжевые огоньки над телом его отца, улегшимся поперек обочины.

«Вряд ли Влад захочет сюда приехать», — вспомнил Топилин слова Анны.

Вспомнил, каким увидел его, когда нес венок с лентой «Прости и покойся с миром». Неподвижный, герметичный. Казалось, пришел, только чтобы отцепились… А все же, разглядывая подростка, который вдруг перестал быть одним из нескольких одинаковых, — паренька, умевшего сохранять равнодушный вид на похоронах собственного отца, Топилин не сомневался: присутствие Влада при разговоре с Анной здорово осложнило бы дело.

«Ну да, — нехотя признавал Топилин. — У этого за пазухой припрятано».

Влад развернулся к нему лицом. Не может не заметить он чертовы огоньки. И в салоне светло от уличного освещения. Разглядит, узнает, бросит своим пару слов. Подойдет своей снующей походочкой… или вместе они подойдут.

Надо чё, нет? Чё вылупился?

Топилина почему-то занимало, правильно ли он догадался, что Влад в ссоре с матерью. И был ли он в ссоре с отцом?