Без иллюзий

Миша Волович, мальчик из интеллигентной семьи, уже женатый «на Ленке» – такой же своей однокурснице, как и Алла с Олей, походами, похоже, не интересовался. Но он был развит именно так, как это дается только любимым детям из культурных семей – разностороннее знакомство с литературными, живописными, скульптурными, архитектурными и музыкальными ценностями, обладание или хотя бы только поверхностное знакомство с которыми позволяет легко взращиваться в мозгу почти любым другим ценностям из универсума современных знаний. Девушки ласково именовали его так же, как в университете – Мишасик. Сидя в одной комнате с Румшиским и его командой, Михаил Горский невольно слушал их разговоры. В них было много новых для него слов, характерных для сферы лингвистического анализа, каким он никогда не интересовался. Изредка слышал их от Бориспольского и некоторых его коллег, но и только. В разговорах и там и тут упоминались одни и те же фамилии признанных авторитетов, о чьих заслугах Михаил также ничего не знал, Но разговоры в комнате велись не только на узкопрофессиональные темы, особенно в отсутствие Великовского. Однажды обсуждались широко освещавшиеся в то время вопросы трансвестизма. По этому поводу Борис Львович заметил, что он и сам мог бы пойти на изменение своего мужского пола на женский – настолько он любит детей. Этот мотив, прозвучавший от него второй раз, заставил Михаила насторожиться. Что-то в облике Румишиского не вязалось с образом «друга детей», по крайне мере в том стандартном смысле, который вошел как клише в сознание миллионов людей. Михаил вообще не понимал, что мешает любить детей больше всего на свете даже мужчине, тем более – зачем ради своего потомства и полноты собственных чувств менять свой пол на женский, дабы рожать (если биологически это вообще будет возможно после противоестественной операции), испытывая все специфические муки детопроизводства, которые выпадают на долю женщин? Ему и так претило все противоестественное, будь то искусство якобы абстрактного (на деле профанаторского) типа или логический нонсенс, он полагал, что – «Незачем из Европы ехать с Мекку через Серверный полюс» или делать другие глупости в том же роде. Конечно, генетика способна выдавать нестандартные сочетания физиологического (или соматического) и сексуального начал, особенно когда, по сведениям из эзотерических источников, после ряда реинкарнаций одной души ее пол при новом воплощении может смениться на противоположный, но уже от Бога, а не после самодеятельных человеческих инициатив. Ребята – лингвисты, похоже, также не считали трансвестизм чем-то вполне оправданным. Борис Львович остался в одиночестве со своими представлениями об этом спорном деле, но, как оказалось, ненадолго. Вскоре он взял на работу недавно окончившую школу Катю, дочь своих знакомых – девочку серьезного вида, возможно, благодаря очкам, привлекательную и, наверное, милую, потому что Борис Львович ради нее развелся со второй женой, от которой у него был второй ребенок (первым был сын от первого брака, давно уже взрослый – он жил уже в Соединенных Штатах и был главой крупнейшей в этой стране фирмы, выпускающей стеклянные игрушки), Катя вышла за него замуж, забеременев уже третьим его ребенком. Вопрос о любви к детям без использования оперативных и гормональных средств для изменения пола разрешился сам собой, правда, где-то через два года. Михаил не почувствовал никакой перемены в себе в отношении Бориса Львовича. Ну, соблазнился молоденькой девочкой – разве это редкость? Ну, пошел на поводу у страсти, которая отбила у него мозги. А то и не отбила – просто девочка, возможно, вполне современная по образу своих мыслей, сама намеренно соблазнила его и вынудила жениться на себе? Ничто не было ново под Луной. За что же тогда осуждать в общем-то действительно доброго, хотя и немного странного человека, уставшего от интеллектуального однообразия на работе, от эмоциональной неполноты бытия, в котором не было живительной (или оживляющей) пикантности? Должно быть, у Кати имелись далеко идущие планы, когда она привязывала к себе немолодого человека. Ей хотелось выехать из страны навсегда, и Борис Львович для этого подходил. Шла перестройка. Выезд в Израиль (или как бы в Израиль), а на деле в Америку уже не считался государственной изменой, хотя изъяном в биографии все-таки был. Возможно Катя рассчитывала, что старший сын, от которого у Румишиского было уже двое внуков, удачливый бизнесмен, не оставит отца без помощи после переезда в Америку, где он, кстати сказать, уже побывал с реконосцировкой. Когда Михаил спросил его, собирается он в скором будущем еще раз съездить в гости к сыну, Борис Львович ответил, что в этом нет смысла – надо либо оставаться, либо уезжать туда с концами. Судя по его рассказам об Америке, Румишиский примерялся к делу, которым мог бы заняться, эмигрировав из России. Кое-что его устраивало, кое-что нет. Он бы мог там продолжать работу программистом, если б только захотел. Но вот охоты у него как раз и не было. Но выход нашелся. Через какую-то еврейскую организацию религиозного характера он вместе с Катей вошел в общину правоверных евреев, которая могла их содержать на скудном вспомоществовании в России, пока они не передут в общинное владение где-то в Штатах. Он рассорился с Мусиным (с Великовским еще до этого) и написал заявление об уходе, которое Григорий Саулович немедленно подписал и передал наверх, боясь упустить возможность избавиться от человека, не оправдавшего его надежд. Других мотивов у заведующего отделом не было. Времена уже действительно настолько изменились, что ему уже не угрожали партийные и административные разбирательства по поводу желания его подопечных уехать в Израиль. К этому моменту из лаборатории Венина уже уехали двое: Берлинский и Алла Шторм, а из лаборатории Гольдберга даже трое: он сам, его жена Женя и их сотрудница Зина. Мозговой центр отдела понес существенные потери, но в новых условиях жизни это уже не имело большого значения. Создание гигантских общесоюзных систем, которые государство тужилось построить без вливания достаточных ресурсов, окончательно застряло на месте и, если пока и требовало от разработчиков каких-то действий, то скорей по инерции.