Без иллюзий

– во-первых, их сразу много – целых три – причем ни одна не дублирует другую небольшим сдвигом в сторону от основной, как обычно бывает на равнинах;

– во-вторых, они видны глубоко внизу, тогда как еще не было случая, чтобы на вершину радужной дуги не приходилось смотреть иначе, чем, задрав голову вверх;

– в-третьих, размах всех трех дуг был много меньше привычного;

– в четвертых, все они были одинаково яркой цветности и интенсивности, что тоже выходило за пределы накопленного опыта наблюдений.

Оказалось, что единственный, вошедший глубоко в сознание образ радуги, укоренившийся там, на самом деле вдруг перестал соответствовать привычному феномену, который оказался сложней и многовариантней того, который сроднился с другими представлениями о фундаментальных красочных ценностях жизни, да так там и закостенел.

Безусловно, в каждом походе, во всех в них без исключения, происходило эстетическое обогащение души. Новые памятные образы присоединялись к прежним, образуя и пополняя личную сокровищницу Михаила. Он бы мог вслед за великим художником Рокуэллом Кентом повторить: «This is my own» («Это мое собственное»), но предпочитал считать по-другому: «Это то, что Творец дал мне узнать сверх обыкновенного». Михаилу и в голову не приходило, что редкие явления наблюдал только он один, потому что где-то подобное выпадало и на долю других наблюдателей, но ведь даже и не очень редкие феномены могли поражать не меньше, чем действительно уникальные, как, например, случилось, когда он впервые увидел оляпку.

Маленькая серая птичка скакала по обледенелой гальке вдоль потока незамерзающего Баксана вблизи Терскола, как вдруг она сама, без какого-либо внешнего принуждения, кинулась в реку, а там стала быстро и непринужденно перебегать по дну Баксана от одного камня к другому, погружая в какие-то щели свой клюв. Набегавшись, она как ни в чем не бывало выскочила из воды на берег и вела себя так, будто с ней ничего особенного не произошло. Да так оно и было на самом деле. Она вела совершенно привычный для себя образ жизни, охоты и существования вообще. Она была создана для такого экзотического бытия, довольно неожиданного для маленькой птички, которой, как она это только что показала, был нипочем мороз в воздухе, холод и бурное течение под водой. Как она, то есть ее предки, приспособились к этому, было очень трудно себе вообразить. Но ведь приспособились же – это она уже продемонстрировала безо всяких особых приготовлений, доказав в совсем непринужденной манере, что мечта милитаристов сделать самолет, ныряющий под воду, или подводную лодку, способную вылететь из воды и продолжить полет по воздуху – не так уж безумна в принципе, как должно было бы показаться инженерам, занятым или проектированием только самолетов, или проектированием одних субмарин.

Еще одно диво явила Михаилу другая птица, побольше. Это случилось на реке Тёше в майском походе, начатом от города Арзамаса. Берега Тёши, на большом протяжении безлесные, казались скучными и не обещающими встретиться с чем-то особенным. Однако в конце концов и на Тёше обнаружилось интересное место. Там она текла под смыкающимися с обоих берегов кронами деревьев, как в зеленом тоннеле. Лишь кое-где в этой кровле зияли прорехи, сквозь которые к воде падали наклонные солнечные столбы света, а так в целом внутри тоннеля было довольно темновато. И вдруг Михаилу в глаза прямо-таки полыхнуло синим – действительно синим! – огнем. Он не успел даже понять, что вызвало странного цвета вспышку. Но вот новая вспышка в столбе солнечного света оказалась поближе первой, и он углядел необычную птицу. Ее оперение было синим, как в сказке. Оно-то и вспыхивало на солнечном освещении переливчатым огнем, и это преображение цвета казалось даже более поразительным, нежели бег оляпки по дну горного потока. Клюв у новой знакомой птицы был довольно длинным, но не тонким. Особым изяществом весь ее силуэт тоже не отличался, однако ее способность порождать вспышки синего пламени, заставляла забывать обо всем другом.

– Какая это птица? – спросил Михаил у спутников.

– Зимородок, – отозвалась Рина, занимавшаяся не только философией, но и биологией.

– «Вот, оказывается, как зовут волшебную птицу счастья», – подумал Михаил. Прежде он слышал о птицах этой породы, однако даже не подозревал, что именно они символизируют своим видом самую желанную человеческую мечту.

А еще через пять лет после встречи с зимородком другие птицы до крайности изумили Михаила, повторив в точности то, что люди умеют достигать только с помощью музыкального инструмента. На сей раз местом действия оказалась Тувинская котловина. Рано утром Михаил выбрался из палатки. Марина еще оставалась внутри. И вдруг до ушей отчетливо долетела правильная барабанная дробь. Кто отбивал на барабане ритм старой пионерской песни:

«Старый барабанщик, старый барабанщик, старый барабанщик крепко спал.

Он проснулся, перевернулся, всех фашистов разогнал».