– Технари так самонадеянны, для них не существует авторитетов. Впрочем, для ученых это где-то оправданно. Наука движется вперед, опровергая прежние догмы и опровергаясь последующими поколениями ученых. Как бы то ни было, нам придется отложить все свои планы и ехать к нему.
– Увы.
Научный центр Мэйрона располагался в центре города, на месте легендарного Фонтана Грез, он исчез в одночасье, вместе с уходом Жрецов. Вся эта гигантская конструкция на глазах изумленной публики свернулась в мерцающий рулон, потом превратилась в огненную струю и исчезла. Испарилась, как будто ее и не было, не оставив после себя никаких следов… почти никаких. Электромагнитный фон почвы был на несколько порядков выше. Правда, его мощность таяла день ото дня и, наверное, бесследно исчезла бы, если бы не старания Мэйрона. Группа талантливых инженеров, его единомышленников, в рекордно короткие сроки воздвигла на этом месте экспериментальную лабораторию. Теперь это целый институт со сложнейшей инфраструктурой – Институт Высоких Энергий.
– Жаль, что Мэйрону так и не удалось воссоздать Фонтан Грез. Его Универсальный канал связи, безусловно, уникальное изобретение, но его возможности не идут ни в какое сравнение с прежним сооружением, – посетовала Милиока.
– Был ли Фонтан рукотворным сооружением? Был ли он, вообще, тем, чем казался всем нам? Кем на самом деле были его «Жрецы»? Откуда они пришли, куда делись и где пребывают сейчас?
– Вряд ли мы когда-нибудь узнаем об этом. Странно, что долгое время о существовании Фонтана почти не вспоминали и вдруг такой бум.
– Насколько я понимаю, ностальгическим воспоминаниям о нем предаются в основном художники. Что ни говори, но это был идеальный источник идей и вдохновения.
– Для меня лично гораздо более ощутимой потерей оказалось не исчезновение пресловутого Фонтана Грез, а его последствия – изменение электромагнитной решетки Альдеона. Мы утратили огромные возможности, лишились многих удобств… и прежде всего – почти мгновенного перемещения в пространстве. Я никак не могу привыкнуть к новым способам передвижения на транспорте. Тащись теперь… – Лоренс пренебрежительно провел рукой по борту летящего аппарата.
– Что поделаешь, мы не можем пренебречь приглашением Мэя.
– Да, он великий конструктор, талантливый инженер, но его одержимость в некоторых вопросах кажется смехотворной.
– Ты не забыл, что он не только Ведущий Конструктор, но и член Совета Безопасности?
– Так же, как и я. Для общественной работы существует специально отведенное место и время. У каждого из нас столько дел! Я сократил до минимума время занятий боевыми искусствами, снял себя с соревнований в самый последний момент! Общественные дела не должны мешать творчеству.
Лоренс взглянул на жену. Она с отстраненным видом смотрела на проплывающий внизу пейзаж.
– Почему ты молчишь? Ты не согласна со мной?
– Не согласна, – спокойно подтвердила Милиока. – Мы не принадлежим себе, потому что это наш выбор. Мы сами взвалили на себя этот груз, и если он стал непосильным для нас, следует честно в этом признаться. Никто не заставит нас делать то, к чему уже нет интереса.
Лоренс едва удержался от возражения. В последнее время безапелляционность жены, ее прямота стали его раздражать.
– Если хорошенько подумать, часть прежних традиций не так уж глупа. Творческому человеку, Мастеру, следует жить одному, хотя бы время от времени.
«Я был абсолютно самодостаточен. Мне было подвластно все: косная природа, стихии, течение времени. – Сердце отозвалось на эти мысли странной, сладкой болью. – Покой. Свобода. Могущество. Совершенство. Одиночество… Что еще нужно для творческой личности?»
Лоренс в смятении посмотрел на Милиоку и в тысячный раз удивился: «Она все так же непреодолимо притягательна для меня! Почему?! Черты ее лица далеки от совершенства, а я не могу на него насмотреться. Оно влечет к себе, заставляет снова и снова всматриваться в него. В чем его особая прелесть? В детской незавершенности? В зыбкой, неуловимой переменчивости? Где разгадка этой тайны?!» «В тебе самом», – раздалось в его голове.
«Вот и ответ, – невольно усмехнулся Лоренс. – Да, это зеркальное отображение меня самого, хочу я этого или нет. – И тут же уточнил: – Хочу. К чему лукавить перед собой? Я нуждаюсь в ней, в ее поддержке, в ее восхищении, в ее… если не любви, то привязанности. А ей нужен только я.»
– Никто не вправе распоряжаться свободой другого. Никто, и мы тоже, – неожиданно произнесла Милиока.
Лоренсу стало не по себе. Он знал, что жена не обладает телепатическими способностями, но ее интуиция, чуткость были сродни им.
– Ты о чем?
– О Мэйроне, о его бесцеремонной настойчивости.
Милиока не читала ничьих мыслей, она была полностью поглощена своими: «Такая досада! Только что зародилась идея постановки нового танца. Надо бы закрепить его рисунок, детально разработать композицию, – говорила она будто сама с собой. – Похоже, это то, к чему я стремилась, чего так долго и тщетно добивалась».
– О чем будет повествовать твоя новая притча?