Без маски

Глубокие морщины бороздили лоб короля. Взгляд его бродил по полям, где бонды строились в ряды. Казалось, что им не будет конца, потому что из лесу выходили всё новые и новые толпы воинов. Бьёрн Толстый обернулся и посмотрел на королевский флот. Небольшое отборное войско Улава состояло из самых лучших воинов, но всё равно, глупо было бы вступить в бой с такими явно превосходящими силами. Бьёрн Толстый подумал: впервые королю Улаву приходится столкнуться со столь могучим ополчением. Придется, видно, сдаться или отступить. И это — сражение не с великими хёвдингами, а с народом. Как быть? Как обернется это сражение для страны? Каким примером послужит оно другим селениям? Бьёрн понимал, что битва с бондами могла привести королевскую рать к гибели. И уж тут всё зависело от короля. Сумеет ли он и на этот раз найти хитроумный выход из беды? И Бьёрн подумал: удастся Улаву выиграть эту битву, значит он связан договором с неведомыми могущественными силами, а может с тем самым святым Христом, в которого верил и сам Бьёрн, уже принявший христианство.

Позади Бьёрна стояли другие хёвдинги, они думали ту же думу.

Король Улав повернулся спиной к войску бондов и стал разглядывать берег. Казалось, он любуется благоустроенными усадьбами, лежавшими на склонах гор. Но вдруг он поднял руку и сказал:

— Причаливаем к этому мысу! Надо, чтобы все корабли встали носом к берегу.

По одному слову Бьёрна Толстого приказ Улава стали передавать с одного корабля на другой. Воины подивились решению короля, но, повинуясь его приказу, корабли начали медленно скользить по направлению к мысу.

Улав продолжал свою речь:

— На борту останутся только те, кто управляет кораблями. Корабли должны быть готовы в любую минуту выйти в море. Наша рать выстроится на мысу так, что от войска бондов нас будет отделять лишь узкий клин. Тогда им не удастся всем сразу напасть на нас. А теперь — пошли!

Приказ короля был выполнен.

В отдалении выстроилось войско бондов, ожидая Улава, но появился лишь один-единственный вестник, сообщивший, что король Улав пришел в долину и хочет собрать на мысу тинг.

Старейшины бондов принялись совещаться о том, что им предпринять, а Эйрик Старый сказал:

— Это, верно, новая хитрость Улава. Двинемся ему навстречу сомкнутым строем, а воины пусть бряцают мечами о щиты и издают воинственный клич. Раздастся такой лязг оружия, что люди Улава поймут: им грозит смерть. Когда же один из нас заговорит, мы постараемся показать, что все мы едины и горим желанием сразиться с королевской ратью!

И вот они направились к мысу и сразу же выслали вперед для встречи с королем всех самых уважаемых людей.

Улав сидел на камне и приветствовал их учтиво и кротко. Эйрик Старый проворчал что-то себе в бороду;

— С пышной свитой пришел ты, Аслак Сигурдсон, — улыбаясь сказал король, но взор его был так кристально прозрачен и проницателен, что Аслак чуть не отпрянул назад.

Так как Аслак сразу не нашелся, что ответить, заговорил Эйрик Старый:

— Так уж повелось, король. Там, где решаются великие дела, надобны и великие силы, чтобы отстоять справедливость!

Улав повернулся к Эйрику, окинул его взглядом, потом кивнул, словно доверяя себе одному какую-то тайну, и заговорил, снова обратившись к Аслаку:

— В поход через Остер-фьорд и Согне-фьорд мы шли с мирными намерениями, Аслак. И здесь мы тоже не собираемся вести себя иначе!

Аслак отвечал:

— О твоих мирных намерениях мы уже наслышаны, король. Там, где бонд не хотел отречься от своего бога, ему приходилось расставаться и с жизнью и с имуществом. А теперь нам хотелось бы знать, какие условия ты предлагаешь нам здесь, в долине?

Король поднялся и сделал шаг вперед. У Улава была гордая осанка, хотя он и был склонен к тучности. Его огромная голова производила внушительное впечатление, а держался он уверенно, как и подобает знатному вельможе. Когда он говорил, каждое его слово отчетливо разносилось над земляными укреплениями, и он говорил без устали, находя самые нужные слова. Когда ему хотелось, чтобы речи его звучали особенно проникновенно, он вплетал в них, словно в песне, кеннинги[32], и воины слушали его речи, будто песню. Не гнушался он и шуткой, но шутки его никогда не бывали плоскими и никогда не располагали к громкому смеху. Они были исполнены тонкой насмешки и разили, как удар секиры.

Никогда раньше не доводилось бондам слушать таких речей!

А король говорил и говорил о святом Христе, о мире, который он несет простонародью и всем тем, у кого нет в услужении наемных ратников, чтобы посылать их вместо себя на войну.

Казалось, кое-кому из бондов пришлись по нраву подобные речи, и они стали прислушиваться.