Без маски

— Стой, девка! — закричал Вейдеман, потрепав кареглазую кормилицу по щеке. — После обеда возьмешь каюту на пароходе и отправишься в Салхюс. Да смотри во всем слушайся Даниельсена. В Салхюсе переночуй у Юнаса из Бреккена. Да держись в стороне от народа. А на следующий день отправишься дальше на барже. Не возражай мне! Фру и остальные дети поедут вместе с тобой, потому что нынче мы отменяем празднование рождества на улице Страннгатен, даже если весь город оскорбится. Будь она промята, эта шхуна!

Сара, прижавшись щекой к личику малютки — любимца Вейдемана, сказала:

— Будь добр, милый Вейдеман, дай мне с собою какую-нибудь бумагу, чтобы заткнуть глотку крючкотвору поверенному. А за это я буду долго служить тебе не за страх, а за совесть. То же самое советовал сделать и старший лекарь Даниельсен.

С минуту Вейдеман смотрел в ее полные решимости глаза. Потом он понял, что это — ультиматум. Но, чтобы о нем не судачили в городе, он быстро повернулся и сказал так громко, что все люди на набережной услыхали его слова:

— Я заплачу поверенному! Я спасу твою усадьбу! А теперь пошли! Живо!

На следующий день (Саре не удалось тронуться в путь сразу же после обеда, потому что фру Вейдеман понадобилось взять с собой много вещей) их отвезли на пароходе в Салхюс. И у Сары были с собой бумаги и еще доверенность.

Когда они уехали, помощник старшего лекаря Даниельсена рассказал, что команда шхуны болела вовсе не холерой, а краснухой.

Проклятия Вейдемана смолкли лишь в тот день, когда Сара вернулась обратно. Тогда приостановился поток трехнедельной утонченной ругани по адресу кормилицы по имени Сара, которой купец грозил увольнением и всяческими унижениями на глазах у посторонних. Ох, как он обрадовался! Рождество это было невыносимо скучное, еще невыносимее — скверный грог. И самым невыносимым была старость, которая сильно давала себя знать. Короче говоря, Вейдеман был очень возбужден! Но новость, привезенная Сарой, сразу же заткнула его пасть, обросшую пышной бородой. Кормилица сообщила ему, что к северу от Сюля появился огромный косяк сельди и что ей, Саре, кормилице в доме именитого купца Вейдемана, удалось уговорить шкипера баржи сделать большой крюк, чтобы сообщить об этом рыбакам Вейдемана. Пока еще никто эту новость не проведал.

— А много ее было? — на этот раз учтиво спросил повелитель Сары. Ему было известно, что кормилица знала толк в сельди, хотя была родом из Йольстера.

— Станг-фьорд битком набит сельдью и твои люди придут туда первыми. Но этот улов будет слишком велик, тебе с ним не справиться. Пригласи кого-нибудь из купцов, у кого тоже есть такой промысел. Дело не терпит!

— Ко всем прочим достоинствам, ты и в делах разбираешься. Жаль, что ты родилась не в богатстве, а в бедности. Ну, теперь хватит комплиментов! И пусть каждый знает свое место — и господа и слуги. Слава богу, все эти рождественские увеселения позади. И еще тебе совет, Сара… Не смей предсказывать холеру, когда речь идет всего-навсего о краснухе. Один раз прощается. Два — это уже слишком. Так что баста!

Сара не ответила ему ни слова. Она радовалась, что отвоевала родную усадьбу. Радовалась она и воспоминаниям о мягкой широкой соломенной постели в Йольстере. Ведь они с мужем так молоды, а встретятся, видно, еще не скоро. Теперь она, по крайней мере, сможет жить воспоминаниями.

Сара и в самом деле прожила в городе еще свыше двадцати лет и стала совершенно своим человеком в доме Вейдемана. Она была всему дому голова.

Но воспоминание о рождественской поездке никогда не изгладилось из ее памяти. С годами оно становилось всё более и более прекрасным. Правда, Сара никогда больше не бывала в Йольстере, а муж ее никогда не приезжал в Берген. Но их сыну досталась усадьба, свободная от долгов. Он не знал свою мать и никогда о ней не думал.

Композитор или торговец омарами?

Рассказ о том, как была решена судьба маленького Эдварда Грига

(Перевод Ф. Золотаревской)

В доме торговца омарами Александра Грига шли последние приготовления к приему гостей. Ожидали приезда Большого Уле. Из погребов доставали выдержанные тонкие вина, блюда наполняли самыми изысканными деликатесами европейской кухни. Всемирно известный скрипач, должно быть, очень разборчив в еде.

Александр Григ казался немного встревоженным. Тревога его была вызвана именно предстоящим визитом знаменитого земляка Уле Булля[44]. Григ подозревал, что его обожаемая жена, эта прелестная и талантливая скромница, что-то такое затевает. Ах, она, верно, всё еще не может позабыть свои мечты об искусстве, хотя никогда об этом не заговаривает. Да, немногого она достигла! А ведь когда-то ее концерты в филармонии снискали ей громкий успех. Все были очарованы ее игрой на фортепьяно. Она, видно, раскаивается в том, что стала женой обыкновенного купца.

Купец Григ, стоя перед зеркалом, тяжело вздохнул и быстро завершил свой туалет.