Без названия

   В Нижнем экспедиция была задержана на несколько дней. У Окоемова были здесь свои дела, а затем пришлось подождать присылки документов княжны и Сережи из Москвы. Сам город имел довольно унылый вид, как всегда, и некоторое оживление чувствовалось только в ярмарочной части, где уже шли приготовления к всероссийскому торжищу.   Всех внимательнее к этому знаменитому торговому пункту отнесся Потемкин. Он исходил с Таней всю "стрелку", которая образована Волгой и Окой. Результатом этих изследований явился самый блестящий план. Потемкин не спал целых две ночи, вырабатывал подробности. На третий день он заявил Окоемову:   -- Вы меня извините, Василий Тимофеич, но я должен остаться в Нижнем...,   -- В чем дело?-- спокойно спросил Окоемов.   -- А видите ли, у меня явилась блестящая мысль... да. Волга мелеет, Ока тоже. Мыс, на котором стоят ярмарочныя здания, слишком низок, места мало и постройки скучены. Прибавьте к этому страшную опасность от пожара и дурныя гигиеническия условия, неизбежныя при такой скученности. А между тем все это можно устроить самым простым способом... Необходимо отвести фарватер Волги -- только и всего. Добытую землечерпательными машинами землю я перенесу на мыс и этим увеличу его площадь вдвое, затем все суда будут иметь возможность приставать к самому берегу, а наконец в центре устрою внутренний бассейн для разгрузки судов. Конечно, работа громадная, но она окупится с лихвой в какия-нибудь десять лет. Я все высчитал самым подробным образом и составил приблизительную смету, которую и представил ярмарочному комитету и городскому управлению.   -- А насосы?   Изобретатель немного смутился.   -- Вот что я вам скажу, Иван Гаврилыч,-- заговорил Окоемов решительным тоном.-- Ваш проект, без сомнения, очень хорош и осуществим, но необходимо подождать, когда закончим дело с насосами. Нельзя гнаться за двумя зайцами... Ведь землечерпательныя машины у вас проектированы по вашей теории? да?..   -- Именно в этом и вся штука!-- оживился изобретатель.-- Я опускаю железную трубу прямо на дно реки, образую безвоздушное пространство и прямо выкачиваю на берег ил и песок, как теперь выкачивают воду. Девяносто три процента утилизации сравнительно с нынешними землечерпательными-машинами, которыя добывают землю ковшами.   -- Все это отлично, но я все-таки советую обратиться к насосам. Вы, кажется, совсем думаете остаться здесь?   -- Да... Я и квартиру нанял, т.-е. две комнатки -- нам вдвоем с Таней совершенно достаточно.   Окоемов положил руку на плечо пылкаго изобретателя и заявил самым решительным образом:   -- Вы забыли только одно маленькое условие, Иван Гаврилыч, именно, что вы сейчас принадлежите мне, т.-е. нашему общему делу. Писанаго контракта у меня нет, но мы ведем дело на товарищеских началах, следовательно отказа не может быть.   -- Послушайте, ведь это рабство...   -- Гораздо хуже... Одним словом, в шесть часов вы будете на пароходной пристани "Колчин и К^о

". Извините, мне сейчас некогда...   Окоемов повернулся, чтобы итти, по что-то сообразил и проговорил уже совсем другим тоном:   -- Кстати, есть другой пункт, который более Нижняго имеет прав на будущее и который в самом непродолжительном времени будет настоящей столицей всего Поволжья. Вы бывали в Казани? Нет? Это вторая Москва... Мы поговорим об этом на пароходе подробно. Во всяком случае, идея грандиозная... А Нижний -- это только историческая ошибка. Казань -- ключ к двум таким бассейнам, как Волга и Кама. Теперешнюю роль Нижняго можно сравнить с тем, если бы вы захотели ездить на одной пристяжной...   Потемкин совершенно успокоился и в назначенный срок был уже на пароходе. На него всего сильнее действовал уверенный тон, каким говорил с ним Окоемов. Да и будущая вторая Москва его заинтересовала... Необходимо серьезно разработать эту идею.   Окоемов явился на пароход после второго свистка, усталый, больной. Княжна встревожилась.   -- Уже вы больны?-- спрашивала она.-- Нужно доктора...   -- У меня есть свое лекарство, милая Варвара Петровна,-- ответил Окоемов и, указывая на Волгу, прибавил:-- вот оно... Ах, какая чудная река! Я не могу смотреть на нее без восторга. Я уже сейчас начинаю чувствовать себя здоровым.   Громадный пароход отвалил от пристани с каким-то радостным гулом, точно он радовался, что освободился от сдерживавших его причалов и мог на свободе развернуть свою силу. За пароходом на длинном канате потянулась баржа с арестантами, походившая на громадную клетку. Публика перваго и второго класса высыпала на трап, чтобы отсюда полюбоваться на великолепную панораму Нижняго. Издали, как большинство приволжских городов, Нижний был гораздо красивее, чем вблизи. Крутой берег Волги венчался наверху старым кремлем и целой линией громадных домов новейшаго типа. Под горой лепились торговыя постройки, склады, лавки, пристани. Даже ярмарочный мыс казался красивым.   -- А все-таки жаль...-- задумчиво повторял Потемкин, пристально разглядывая ярмарочный мол.-- И всего-то нужно каких-нибудь двадцать миллионов -- сумма ничтожная по результатам.   Трудно представить себе что-нибудь красивее Волги, которая без конца льется в зеленых берегах, точно проголосная русская песня -- эта песня родилась именно здесь и так же разлилась по необятной Руси из края в край. Что-то могучее, бодрое и хорошее, казалось, висело в самом воздухе. Являлось смутное ощущение нетронутой воли, шири, удали, точно и небо здесь раздавалось выше, и синевшая даль манила к себе путника. Торжественный покой волжских берегов, золотистыя отмели, могучее движение массы воды -- все это производило неотразимое впечатление. Еще можно и стоит жить на свете, когда вас охватывает такая сила и такая же сила несет вас вперед.   -- А чорт ее возьми, действительно, хорошая река!-- любовался Сережа, щуря свои близорукие глаза.-- Даже хочется сделаться разбойником...   -- Зачем же уже чорт и зачем уже разбойником?-- возмущалась княжна, в первый раз видевшая Волгу.   Она боялась воды, как курица, и относилась к пароходу подозрительно. А вдруг его взорвет? а вдруг под водой "уже" громадный камень? И потом как страшно гремит эта машина,-- вот-вот все разлетится в дребезги. Мало ли что может случиться...   А машина делала свое дело, громадныя колеса разгребали воду, точно лапы громаднаго чудовища, и мимо величаво плыла без конца развертывавшаяся панорама волжских берегов. Нехорошо было только одно, именно то, что берега были совершенно пустынны. Изредка выглянет небольшая деревушка с Яблоновыми садами, и опять без конца зеленый простор. Тысячелетняя русская история еще не осилила могучей реки,-- Волга вся еще в будущем, когда ея живописные берега покроются целой лентой городов, заводов, фабрик и богатых сел. Эта мечта невольно навевается самой рекой, которая каждой волпой говорит о жизни, о движении, о работе. Может-быть, уже недалеко то время, когда все это совершится, и нет основания сомневаться в осуществлении такой мечты.   Настоящее Поволжье выражалось очень скромными формами, как старинные городки, поставленные с военными целями на боевых пунктах поступательно развивавшейся линии Московскаго государства. Все эти Васильсурски и Козмодемьянски служили только историческими памятниками. Жизнь едва теплилась в приволжских селах и деревнях, которыя все-таки ушли от убожества подмосковной селитьбы. Здесь уже чувствовался захватывающий простор необятной Руси, для которой пока Волга являлась только громадной живой дорогой, уводившей русскую историю туда, на далекий Восток, где крылись несметныя сокровища.   В девять часов было еще светло, т.-е. светло по-волжски,-- стояли какия-то молочныя сумерки. Это чудный момент короткаго севернаго лета, когда небо переливается какими-то шелковыми тонами, а на земле идет долгая борьба между светом и тьмой. В северных ночах чудно-хорош именно этот переходный момент, когда природа точно не может успокоиться после трудового летняго дня. Южная ночь падает быстро, а здесь стоят долгия сумерки и так медленно загораются звезды, точно фонари невидимых судов, плывущих в воздухе. Именно в такой момент Окоемов поднялся на трап, где нашел только одного Потемкина -- остальная публика засела по каютам.   -- Что вы тут делаете, Иван Гаврилыч?   -- Мечтаю...   -- И я тоже хочу мечтать...   Потом Окоемов протянул руку изобретателю и проговорил:   -- Оба мы с вами мечтатели, Иван Гаврилыч, а горбатаго только могила исправит. Иначе, впрочем, не стоит и жить... Не правда ли?..   -- О, да... Знаете, у меня новый план. Вы не смейтесь... Нижний -- это пустяки... Я с вами совершенно согласен... А как вы полагаете относительно следующаго: если бы углубить Волгу, т.-е. устранить десятка два перекатов?.. Ведь это...   -- Проект недурен, Иван Гаврилыч...-- задумчиво ответил Окоемов и, подняв палец, проговорит тихо:-- вы слышите?..   -- Что такое? Ах, да, это поют переселенцы... Я видел их давеча на палубе. Масса мужиков, баб, детей...   -- И что же, вас это не тронуло?.. Вы не подумали о том, что вот сейчас под нашей палубой совершается историческая драма? Разве легко оставлять насиженное отцами и дедами пепелище?.. Нет, вы только подумайте...   Потемкин сделал нерешительное движение: он вечно был занят только неодушевленными силами. Более противоположных людей, как сидевшие теперь на трапе, трудно было бы себе представить. Их соединяло только одно, именно, что оба были мечтателями, хотя и в разных сферах. 

У

 Окоемова всегда на первом плане стоял живой человек.   -- Давеча я ужасно устал,-- обяснял он своему собеседнику, придвигаясь к нему ближе.-- Очень устал... Даже чувствовал приближение обычнаго припадка. Но вхожу на пароход и натыкаюсь на целую толпу переселенцев... И мне вдругь сделалось совестно и за свою болезнь и за свое болезненное настроение. Есть такие моменты, когда человек делается даже сильнее своей болезни. Вы только подумайте, какая страшная драма плывет вместе с нами на одном пароходе. Пахарь, вышибленный из своего гнезда... Значит, велика та нужда, которая гонит его куда-то на восток. И таких переселенцев пройдет каждый год десятки тысяч... Я видел грустныя лица женщин, видел оборванных, отощавших детей, а мне сделалось страшно и совестно, точно и я виноват, что они мучаются. Конечно, виноват, как виноваты и все другие. Я получил образование, я считаю себя умным человеком, и моя прямая задача -- дать знания этой темной массе, научить ее, как зарабатывать себе кусок хлеба, указать новые пути... Да, это наша общая задача, наш долг народу. И какая страшная ответственность... Я виноват даже в том, что они не знают сами, куда идут и что найдут в какой-нибудь Томской губернии, на Алтае, на Амуре.   Сумерки уже сменились ночью, бледной северной ночью с лихорадочно горевшими серебряными звездами, молочной мглой и мягкими прозрачными тенями. Волга пестрела красными огоньками,-- это горели сигнальные фонари на судовых мачтах. Навстречу медленно двигалось несколько буксирных пароходов, глядевших разноцветными глазами. Окоемов перевел дух и проговорил совсем тихо:   -- Иван Гаврилыч, а вы подумали о тех несчастных, которые томятся на арестантской барже?.. Ведь это страшный минус нашей русской жизни и немой укор опять-таки нам, которые должны работать прежде всего на пользу ближняго, на пользу меньшаго брата, чтобы он не крал, ее грабил, не убивал, не терял совести...