Без названия

   Маленькая Таня помещалась в общей дамской кают второго класса и чувствовала себя как дома, хотя ее и смущало внимание ехавших с ней женщин,-- девочка выросла с отцом и не испытала женской ласки. Дамы даже немного ревновали друг друга по отношению к ней.   -- Мы ее уже избалуем,-- говорила княжна, косвенно упрекая других.   -- Она еще мала...-- спорила Калерия Михайловна.   Анна Ѳедоровна полрежнему держалась в стороне. Даже больше, она точно избегала девочки и только вечером, когда Таня укладывалась спать, садилась около нея и долго любовалась спавшим ребенком. Ночью, чуть Таня повернется, Айна Ѳедоровна уже тут,-- у нея был чуткий материнский слух.   Прошлое этих двух женщин было несложное. Калерия Михайловна Ощепкова родилась где-то в Рязанской губернии и молоденькой девушкой вышла замуж за служащаго в одном из московских банков. С мужем она прожила лет пять, а потом стряслась беда -- муж произвел растрату и потерял место. Дальше последовали тяжелые дни. Муж уже не мог найти работу, и ей пришлось самой заботиться о своем существовании. Вместе с бедностью наступили семейные раздоры, несогласия и ссоры, и все это кончилось тем, что муж скрылся неизвестно куда. Анна Ѳедоровна Галушка, по рождению хохлушка, попала в Москву уже после смерти мужа и единственнаго своего ребенка. Она хотела переменой места и самостоятельной работой избыть свое горе. Обе женщины остались таким образом вне семьи, подвергаясь всем случайностям "своего хлеба". Трудно добывать этот свой хлеб, особенно, когда нет влиятельных знакомств и протекций. Княжна, конечно, сейчас же приняла под свое покровительство обеих женщин и готова была сделать для них все, даже бегать за горячей водой для чая.   -- Что мы будем делать там?-- 

спрашивали ее обе женщины.   -- А я уже и сама не знаю...-- откровенно признавалась княжна.-- Василий Тимофеич сказал, что нужно ехать, и я уже поехала. Мне, в сущности, все равно, где ни жить...   -- Ну, это совсем не все равно,-- довольно мрачно заметила Анна Ѳедоровна, испытывавшая приступы глухой тоски по своей Малороссии: с каждым шагом вперед, родина все дальше и дальше уходила от нея.-- У нас в Малороссии лучше...   Княжна наконец и сама заинтересовалась своей собственной судьбой. В самом деле, пуда она едет и зачем? Обяснения Окоемова ее не удовлетворяли. На второй день пароходнаго путешествия княжна, встретив Окоемова на трапе, приступила к нему с явным намерением добиться окончательнаго выяснения цели поездки.   -- Вы уже говорили о какой-то девушке, Василий Тимофеич, но я плохо поняла тогда...   -- Какая девушка? Ах, да... Видите ли, Варвара Петровна, это маленький миф, и я сам хорошенько еще не знаю и плохо верю в то, что слышал из третьих рук. Верно одно, что я ее полюбил и непременно разыщу... Вообще какая-то темная история. Кажется, достаточно?   -- А я-то при чем?'   -- Вот увидите, когда приедем на место. По крайней мере, прокатитесь по Волге -- это очень полезно для вас.   Пароход как-раз подходил к Казани. С Волги вид на Казань замечательно хорош, и можно подумать, что это очень бойкий, промышленный и торговый город. Издали красиво пестрели церкви, дома, сады, а в центре поднимался татарский кремль. Окоемов долго смотрел прищуренными глазами на бывшую татарскую столицу и задумчиво проговорил:   -- Да, место было выбрано недурно, пожалуй, лучше, чем для Москвы... Ваши предки, Варвара Петровна, татарские ханы, были люди неглупые. Кстати, мы плывем сейчас в пределах вашего царства, княжна Садык-Хан-Салтыкова.   -- Я не люблю, когда надо мной шутят... А впрочем, я это уже так.   Княжна не умела сердиться и сейчас же начинала улыбаться. Эта детская незлобивость придавала ей особенную прелесть, и Окоемов каждый раз любовался ею, как удивительно сердечным и непосредственным человеком.   -- Вы на меня не сердитесь?-- говорил он.   -- Уже не могу... Я себя уже ненавижу за это, потому что нужно уметь сердиться. Да... Так много дурных людей, и уже им следует показать, что они дурные. Им будет стыдно, и они уже не будут делать ничего дурного... А я уже не умею сердиться. Мне уже жаль... Я недавно бранила Сережу, и мне совестно. Он, вероятно, обиделся...   -- Всего вернее, что он забыл, Варвара Петровна.   Окоемов опасался одного, как бы Потемкин не остался на берегу, потому что пароход стоял всего четыре часа. В виду такой возможности, маленькая Таня не была с ним отпущена и осталась на пароходе заложницей.   -- Да я-же вернусь,-- уверял Потемкин.-- Мне только посмотреть...   -- Смотрите, не опоздайте, Иван Гаврилыч...   На поверку оказалось совсем другое. Пароход дал первый свисток, а Потемкина не было. Окоемов с трапа наблюдал пристань, кишевшую народом, и напрасно отыскивал в толпе своего изобретателя. Второй свисток... Потемкина нет. В этот критический момент к Окоемову подошел какой-то молодой священник в полинялой ризе и, улыбаясь, спросил:   -- Если не ошибаюсь, вы -- господин Окоемов?   -- К вашим услугам...   -- Дело в следующем: я случайно познакомился с господином Потемкиным, и он просил меня передать вам, чтобы вы не безпокоились.,   -- Где вы его видели?   -- А там, у дамбы... Он делал какия-то измерения у насыпи. Увидел меня, остановил и попросил вам передать, что будет только к третьему свистку.   -- Я так и знал!..-- встревоженно проговорил Окоемов.-- Сейчас третий свисток, а его нет...   -- Дело в следующем, господин Окоемов: господин Потемкин сейчас будут...   Но Окоемов уже не слушал этого посла, а отправился к капитану попросить маленькой отсрочки. Капитан пожал плечами и проговорил:   -- Согласитесь, что если я буду ждать каждаго пассажира, то никогда не доеду до Перми...   -- Вы совершенно правы, капитан, но у этого пассажира остается здесь девочка...   -- Пять минут!-- лаконически ответил капитан.   Вся экспедиция взволновалась. Сережа раз десять сбегал на пристань, разыскивая пропавшаго изобретателя, и вернулся с парой казанских туфель и куском казанскаго мыла.   -- Это уже нелепо!-- волновалась княжна.   Третий свисток, и пароход грузно отвалил от пристани.   -- Ничего, он нас догонит в Перми,-- успокаивал Окоемов волновавшихся членов экспедиции.-- Денег у него хватит...   -- Дело в следующем,-- прибавил, в свою очередь, священник, разделявший общее внимание:-- господин Потемкин измерял дамбу и мог не слышать первых двух свистков...   -- А, чорт...-- ругался Сережа.-- Это наконец просто невежливо. Так невозможно...   Все боялись за Таню, как она отнесется к отсутствию своего увлекающагося папаши.   -- Он приедет,-- совершенно спокойно обяснила девочка.-- В Москве он часто уходил... Уйдет, а потом опять придет. Я оставалась одна иногда дня два...   Дамы удвоили свое внимание к маленькой компаньонке, стараясь ее развлечь всеми средствами. В этом принял участие и священник, постоянно улыбавшийся. Окоемову сразу поправилось его необыкновенно типичное русское лицо -- немного скуластое, с мягким носом, широким ртом и какими-то детскими голубыми глазами. Длинные волосы вылезали из-под разношенной широкополой шляпы некрасивыми прядями мочальнаго цвета, нижняя часть лица заросла густой бородой такого же цвета. Это некрасивое лицо, в сущности, было очень красиво своим выражением. В глазах светился природный ум.   -- Вы московский будете?-- довольпо фамильярно спросил он Окоемова.   -- Да. А вы почему так думаете, батюшка?   -- Дело в следующем: произношение московское.   -- А вы из Сибири?   -- Из Зауралья.   -- Ага, это очень интересно. Мы тоже едем на Урал, на промысла.   -- Так-с... Мимо поедете озера Челкан, так спросите попа Аркадия -- там все знают.   -- Спасибо.   -- Дело в следующем: у нас кругом золотые промысла. Мимо не проедете...   Зауральский поп интересовал Окоемова все больше и больше. Как-то у него все выходило необыкновенно просто, и говорил он таким тоном, точно хороший старый знакомый. Окоемов несколько раз внимательно вглядывался в него, точно стараясь припомнить, где он раньше встречал этого любопытнаго попика.   -- Я-то в третьем классе еду,-- обяснял о. Аркадий.-- Даже весьма удобно... И воздух постоянно свежий. Не хотите ли со мной чайку напиться? У меня есть баночка с медом... Мягчит грудь. Свой мед-то, оно и приятно.   -- Что же, я с большим удовольствием, отец Аркадий.   -- И вобла есть: оно хорошо перед чаем пожевать солененькаго...   В третьем классе было очень удобно. У о. Аркадия место было устроено на внутренней скамейке. Белый войлок, подушка и овчиная шуба составляли все дорожныя вещи.. Провизия и покупки лежали под лавочкой в двух узлах.   -- Ведь всего два рубля от Казани до Перми плачу,-- обяснил о. Аркадий.-- Весьма удобно... И Притом тепло.   Пароходный "человек" подал белый стакан и белый чайник с горячей водой.   -- У нас свой сибирский чай,-- обяснял о. Аркадий, делая заварку.-- И медок тоже свой... Особенный мед, господин Окоемов.   -- Скажите, пожалуйста, отец Аркадий, на восточном склоне Урала пчеловодства нет?   -- Нет... Доказывают даже, что оно и не может у нас существовать благодаря климатическим условиям, а, между прочим, это мед собственный, именно из Зауралья. Дело в следующем: живу я на озере Челкан, церковь у нас старинная, каменная... хорошо. Только раз приходит трапезник и говорит: "Батюшка, а у нас в церкви завелась Божья тваринка".-- "Какая тваринка?" -- "А вот эта самая пчела... Так и гудет в кунполе. Значит, рой сел". И что бы вы думали, действительно, иду в церковь, смотрю, а там: у-у-у... Действительно, пчелка гудет. Ну, мы ее, конечно, не тронули: пусть себе летает на здоровье. Даже очень любопытно выходит... Год живет наша пчелка, другой живет, прилепила к карнизу сот -- одним словом, все как следует. Все больше и больше сот, а мы и меду не умеем взять, потому как дело необычное. Пришлось привезти пчельника из-за двести верст. Поднялся он, осмотрел, подивился Божескому произволению и снял нам целых два пуда меду. Вот пожалуйте, попробуйте: тот самый...   -- И сейчас пчела живет?   -- И сейчас... Я так полагаю, что это нас Бог, дураков, учит. Мы-то думаем: нельзя, а Он нам показывает: можно. Вся премудростию сотворил еси...   Окоемову очень понравился этот разсказ о "богоданной пчелке" и толкование о. Аркадия. Пчеловодство -- исконный русский промысел, упавший за последнее время по неизвестным причинам. К общей системе народнаго хозяйства он мог бы служить большим подспорьем. В ответ на разсказ о. Аркадия Окоемов сообщил некоторыя данныя о положении пчеловодства в Америке.   -- А вы были в Америке?-- удивился о. Аркадий.   -- Да... Я там прожил довольно долго.   О. Аркадий недоверчиво посмотрел на своего собеседника, а потом улыбнулся своей добродушной улыбкой и, протягивая руку, проговорил:   -- Очень рад познакомиться с господином американцем... Даже весьма поучительно-с.