Без названия

   Ночь они провели на берегу большого степного озера, разливавшагося в низких, округленных берегах. Привал был выбран в двух шагах от стараго башкирскаго кладбища, осененнаго столетними березами. Это была чудная летняя ночь с чутко дремавшим воздухом. Время от времени со стороны степи доносился какой-то неясный шопот и сейчас же затихал, точно кто-то хотел сказать какухо-то великую тайну, начинал и останавливался на полслове. Озеро покрылось туманом; окаймлявшие берега камыши походили на зеленую бархатную оправу, в которой глухо замирал степной шопот, точно он прятался в этой живой зеленой стене. Как-то особенно приветливо горел разложенный на берегу костер, а через озера красным глазом смотрел другой огонек,-- вероятно, стоянка каких-нибудь запоздавших рыбаков. Хотелось без конца сидеть около костра и мечтать с открытыми глазами. Это была та мать-природа, которая баюкала с ласковым шопотом.   -- А все-таки скверно...-- думал вслух Окоемов.   Утлых понимал, к чему относится эта фраза, и только встряхивал головой.   -- Что скверно-то, Василий Тимофеич? И без того лишних сто рублей заплатили аренды... Ведь им сколько ни дай, все равно толку никакого не будет. Другие-то вдвое меньше платят...   -- Если другие безсовестно эксплоатируют башкир, это еще не значит, что и мы должны делать то же самое. Вообще нехорошо...   -- Нехорошо не это, а вот то, что нельзя у них снять в аренду озера. Вот это настоящий харч, а не то, что какая-нибудь земля. Тони-то зимой вот на этом самом озере бывают тысячи по три пудов. А какой за ней уход, за рыбой? Посадил трех сторожей, и все тут. Снасть, конечно, не дешева, так она не на один год заводится... Ну, да еще озера от нас не уйдут. А ведь тут дельце миллионом пахнет.   Озерами больше всего интересовался студент Крестников, но сейчас отмалчивался: ему не нравился самый тон, которым говорил Утлых. Да, каждый труд должен оплачиваться, но до наживы еще далеко, а у сибиряка только и мыслей, что о наживе. Наконец это просто обидно, потому что ставило на одну доску с кулаками, обиравшими башкир самым безсовестным образом. А между тем какое прекрасное дело эти рыбныя ловли на озерах. Если купцы-арендаторы, умевшие только стеречь озера, могут наживать миллионы, то писцикультура, устроенная на основании научных данных и уже установившейся практики, должна давать еще больше. Вообще, получалась какая-то невероятная картина всевозможных богатств, и Крестников невольно сравнивал этот благодатный край с той бедной Россией, которая оставалась там, за горами. Да, нужны только руки, энергия и знание... Все эти мысли отравлялись только проклятым словом: нажива. Неужели можно оставаться честным только при условии евангельской бедности, а деньги уже сами в себе несут известное рабство, желание закабалить и неистощимую жажду все новых и новых приобретений? На Крестникова все чаще и чаще находили сомнения, и он часто не понимал, что за человек Окоемов: или уж очень хороший человек, или рафинированный эксплоататор, который так ловко пользуется разными хорошими словами для своих целей. Неужели и у него одна цель: нажива? Чуткая молодая совесть требовала ответа, а его приходилось ждать. Крестников сидел у огня и в тысячу первый раз передумывал одно и то же.   -- Вы о чем задумались, Иван Николаич?-- спросил Окоемов, когда Утлых ушел спать в тарантас.   -- Да о многом, Василий Тимофеич...   -- Вас коробит слово: нажива?   Крестников только посмотрел на Окоемова широко раскрытыми глазами, точно он подслушал его мысли. Окоемов сидел у огня, скорчившись, и казался таким маленьким и худеньким. Его типичное худощавое лицо ярко освещалось всполохами пламени. Не дожидаясь ответа, Окоемев заговорил:   -- Вы и ко мне все время присматриваетесь... Оно так и должно быть. Мы еще слишком мало знаем друг друга... да. Взять хотя сегодняшний случай... Я купил за триста рублей аренду, которая мне даст при правильном хозяйстве больше трех тысяч. Это несправедливо... Что бы вы сделали на моем месте?   -- Я? Я назначил бы башкирам пятьдесят процентов из чистой прибыли...   -- Но ведь это гадательная цифра, особенно если принять во внимание такия условия, как затраты на постановку дела, а затем возможность засух. Будут, несомненно, года, когда башкиры получили бы за свою землю нуль...   -- Посевы можно застраховать, а что касается обзаведения, то его можно разверстать по числу лет аренды.   -- Совершенно верно, но вы забываете одно: я сейчас назначил башкирам двойную цену, и если прогорю, то им от этого не будет пользы. Следовательно сначала необходимо поставить дело на твердую почву, а потом уже говорить о другом.   -- Я знаю, Василий Тимофеич, ваше слабое место: вы боитесь благотворительности.   -- Да, да, боюсь... Что даром получено, то даром и уйдет. Необходимо, чтобы человек заработал свое благосостояние. Возьмите данный случай: я мог сегодня дать башкирам, вместо трехсот -- три тысячи. Это меня не разорило бы... Но к чему бы это повело? Во-первых, я провел бы им мысль о легкой наживе, которая гарантировала бы их от всякой необходимой работы; во-вторых, в своем лице я создал бы опаснаго конкурента тем крестьянам, которые сейчас арендуют у башкир землю. Что для меня, при интенсивной культуре и обезпеченных средствах, выгодно, то же самое их разорить. Экономическия явления слишком неразрывно связаны между собой, и нельзя их изолировать.   -- Но ведь то же самое могут сказать и другие, которые руководствуются одной наживой. Путь в достаточной мере скользкий... А главное, он создает для каждаго свою собственную мораль, другими словами -- полнейший произвол. Все будет зависеть от того, какой человек...   -- На совесть, как говорят мужики?   -- А так как большинство людей обладает очень маленькой совестью, то результат получится самый плачевный...   -- Но ведь совесть поднимается, т.-е. уровень совести. Живой пример -- ваши собственныя слова: вы уже не можете успокоиться на одной наживе, как Илья Ѳедорыч. Вот я и верю в этот подем общественной совести, верю в то, что таких совестливых людей сотни тысяч и что их будет все больше и больше. Золотой век, конечно, мечта, но это не мешает нам итти к нему...   Они проговорили до самой зари, хорошо и откровенно, как еще никогда не случалось. Окоемову очень нравился сдержанный и серьезный юноша, и он возлагал на него большия надежды.   -- Представьте себе такой случай,-- заговорил Окоемов после длинной паузы:-- и я и вы умираем... Наше дело пошло, оно поставлено, а мы возьмем да и умрем. Если бы мы не надеялись, что на наше место сейчас же явятся сотни и тысячи других людей, которые поведут это дело, тогда не стоило бы ни о чем хлопотать.   Башкирская деревня, около которой была арендована земля, называлась Оалга. От нея до Краснаго-Куста считали пятьдесят верст, а зимой разстояние сокращалось почти на половину, потому что не нужно было делать обезд озер. Окоемов был очень доволен этой арендой и только думал о том, откуда и как брать рабочих для сельской работы.   -- Да башкиры же и будут работать,-- обяснял Утлых.-- Они всегда так делают: сдадут землю в аренду, а потом сами же и нанимаются ее обрабатывать. Своя земля пустует, а чужую обрабатывают. Самый несообразный народ...   -- Значит, они могут работать?   -- В лучшем виде... Здоровый народ на работу. Только вот на себя не хотят ничего делать. Смешно на них смотреть. Все лето лежит на боку, а раз еду осенью, только-что первый снежок пал, а они траву косят... Сушить, говорят, не нужно.   Крестников остался в Салге. Страда уже наступала, и нужно было заготовлять сено, а потом распланировать будущия пашни. Знания, вынесенныя из академии, теперь находили свое приложение. Приисковая работа Крестникову не нравилась, и он был совершенно счастлив, что останется при настоящем деде, для котораго стоит потрудиться. Затем молодого человека много интересовала выпадавшая на его долю ответственная самостоятельность. Он начинал себя чувствовать вполне большим человеком.   -- Я вам оставлю деньги, и вы сами ужо распоряжайтесь сенокосом,-- говорил Окоемов при отезде.-- Помните, что будете иметь дело с новыми людьми, которых совсем не знаете...   Крестников поселился у башкирскаго старосты, который заломил с него цену, как в дорогом ресторане. Кое-как сговорились. Время стояло горячее, так что некогда было даже поставить полевую избушку. Но все это было пустяки по сравнению с открывавшейся широкой деятельностью, о какой Крестников не смел мечтать. Он чувствовал, что Окоемов вполне доверяет ему, и сознавал, что это возлагает на него двойную ответственность.   Башкиры и русские крестьяне отнеслись к молодому хозяину с большим недоверием, как к барину-белоручке, ничего не смыслившему в их крестьянских делах. Это сказывалось во всем, а особенно при первых наймах рабочих. Сибирский мужик оказывался большим хитрецом и не желал продавать свой труд дешево. Башкиры готовы были работать за безценок, но одолевали вымогательством задатков. Они просили себе все, что только видели, и не огорчались отказом. Для разезда по сенокосам Крестников купил себе крепкую башкирскую лошадку и ездил на ней верхом. Можно себе представить его огорчение, когда через три дня эта лошадь была украдена.   -- Ах, какой скверный народ, какой скверный народ,-- жалел хитрый старшина.-- Дрянной народ...   Это был первый печальный опыт, огорчивший Крестникова до глубины души. Он успокоился только тогда, когда из Краснаго-Куста приехал фельдшер Потапов и разсказал, что на прииске украли целых пять лошадей. Оказалось, что воровали лошадей башкиры, угощавшиеся на празднике.   -- Проклятая сторонка,-- ворчал фельдшер.-- Этак, пожалуй, не услышишь, как самому башку отвернут.   Потапов был командирован на розыски пчеловодов из башкир. Когда-то башкирские меды были в большой славе, но сейчас это дело совершенно упало, и только оставалось несколько стариков, помнивших из пятаго в десятое, как водить степную пчелу. Пчеловодство еще сохранилось только в южном Урале, и Потапов думал пробраться туда.   -- Ну, как у нас дела там, в Красном-Кусту?-- спрашивал Крестников.   -- Ничего, все идет помаленьку... Василий Тимофеич какой-то скучный ходит. Нездоровится, должно-быть... Потемкин насосы свои ставит, да едва ли толк какой выйдет.   -- А барышня что поделывает?   -- Которая? Ах, да, Настасья Яковлевна... Не видать ея что-то. Все больше дома сидит... Мы с княжной больничку строим. Теперь сруб ставят, ну, я освободился малость и укатил... А барышня скоро уезжает в Москву.   -- Знаю...   Потапов заметил, что Крестников, разспрашивая про Настасью Яковлевну, как будто немного смутился... Что же, дело молодое -- все может быть.   -- А каких я двух поповен видел, Иван Николаич,-- заговорил он, свертывая крученую папиросу.-- Не девицы, а мак на гряде... Рукой подать от вашей Салги. Оне меня и про вас спрашивали... Андреевку знаете?   -- Ѣздил как-то нанимать рабочих.   -- Ну, там, в Андреевке, живет Поп отец Марк, а у него две дочери Марковны. На лето приехали гостить. Кончают курс в гимназии. Отменныя девицы. Что вам тут одному-то сидеть? Взяли как-нибудь праздничным делом да к попу и завернули. Он будет рад. Потом у земскаго доктора видел своячиницу... Тоже вполне правильная девица и может себя оправдать.   -- Хочется вам говорит глупости...   -- Не глупости, сударь, а настоящее дело говорю. Хе-хе... Кабы мои годы не ушли, так я бы и сам того... гм... Только вот угорел немного, и седой волос в голове пробивается. А в ваши-то года, Иван Николаич, ух! какой бедовый был... Ей-Богу!.. Была одна кастелянша, а у кастелянши была дочь... Ну, да что об этом говорить. Было да сплыло и быиьем поросло...   Фельдшер только вздохнул и махнул рукой. Это ведь богатые люди могут влюбляться и прочее такое, а бедному человеку не до того...