Без помощи вашей

Он нередко болел в детстве, к ужасному разочарованию отца. Герцог Десмонд свято веровал в то, что мужчины Севера неуязвимы для хворей. Если Эрвина угораздило простудиться, то это – свидетельство его телесной и духовной ущербности. Эрвиновы простуды – позор всего Дома Ориджин. Герцог глубоко презирал сына, когда тот болел, и не приближался к его постели. Оно и к лучшему: иначе отец обнаружил бы еще более позорный факт – Эрвину нравилось болеть. То было славное время, когда юный лорд никому и ничего не был должен, имел право спокойно лежать, читать книги, мечтать, болтать с сестрой, которая непременно оказывалась рядом. Сейчас почти то же самое… нет книг и сестры, но есть покой. Много приятного, мягкого умиротворения, равнодушного ко всем тревогам и бедам. Все опасности позади, а сейчас – покой. Вовсе не страшно.

Лихорадка нарастала весь последний день, колотила, обливала морозом, заставляла кутаться в оба плаща и сжиматься комком, подтягивая колени к груди. Временами от озноба он начинал стучать зубами, временами дрожал так сильно, что в потревоженной ране вспыхивал костер. Рана сделалась до странности чувствительна, любое касание отзывалось острее, чем игла, вонзенная под ноготь. Если не хочешь выть и скрипеть зубами – вовсе не шевелись. И забудь о левой руке: любое ее движение разрывает грудь.

Мази и перевязки… Кисточка стала орудием пытки. Все, на что Эрвин оказался способен, – это раздвинуть края раны и уронить каплю снадобья. Потом боль парализовала его. Прошло много времени со дня нападения, – подумал он, когда смог думать. По меньшей мере, несколько суток. Десять порций снадобья, никак не меньше. Хворь должна была уже отступить… рана начала заживать, я увидел бы это, будь хоть немного светлее. Осталось перетерпеть лихорадку – и пойду на поправку. Лекари говорят: лихорадка возникает, когда тело борется с хворью. Прежде не боролось, а теперь борется. Это хорошо! Осталось немного… лишь дотерпеть.

Он кутался в плащи, дрожал от озноба, стучал зубами. Вскрикивал, если жесткая ткань касалась раны. Попытался перевязать ее, но так и не смог: боль оказалась сильнее воли. В сердцах отшвырнул бинт и упал на спину. Дотерпеть… скоро пройдет.

Станет легче. Хворь ведь уже уходит…

– Бей! – рявкнул брат, и Эрвин ударил. Вложил всю злобу во взмах деревянного меча и обрушил на Рихарда. Тот легко отшвырнул клинок своим мечом.

– Плохо, Эрвин, – сказал брат. – Контратака тебя прикончит. Видишь?..

Деревяшка Рихарда уперлась Эрвину в ребра. Он отбил и атаковал снова – с тем же результатом. Снова, снова. Всякий раз Рихард комментировал:

– Запястье держи тверже – меч отлетает после удара… Закрывайся щитом быстрее. Ударил – и сразу в защиту… Не раскидывай руки при атаке – ты подставляешь грудь… Собранней держись, тверже! Ты словно кукла какая-то!

В доказательство последнего утверждения Рихард резко атаковал, нанося боковые удары и наступая. Эрвин пытался парировать и мечом, и щитом, но меч был отбит в одну сторону, щит – в другую, а Рихард ударил прямо в середину груди и швырнул брата наземь. Они прервались, со злостью глядя друг на друга. Эрвин поднялся, отряхивая пыль.

– Поразительно, как ты можешь совсем ничего не уметь! – сказал Рихард. – Ты – просто чудо какое-то.

– Я на два года младше тебя, – буркнул Эрвин.

– И что? Когда мне было тринадцать, я мог выстоять против любого грея! И залезть на эту вот стену без веревки, и проскакать галопом…

Эрвин прервал его:

– А хочешь, поговорим об истории? Скольких императоров ты вспомнишь, кроме Адриана и Того, Предыдущего? Или экономика: назови-ка годовой доход всех тринадцати Великих Домов! Может быть, основной продукт каждой земли? Население?.. Или желаешь сыграть в стратемы, раз уж военное дело тебе так по душе?

Рихард снисходительно усмехнулся. Именно снисходительно, не с раздражением или гневом.

– Пойми, братец, ты не сможешь ни бегать, ни прыгать, ни сражаться, пока не умеешь ходить. Или твоим языком: пока не выучишь буквы, не прочтешь книгу. Вот это, – Рихард взмахнул мечом, – буква А. С нее все начинается. Власть императоров, доход Великих Домов, что там еще ты вспоминал, – все стоит на мечах!

– А мне вот казалось, жизнь начинается с молока и хлеба. Не желаешь ли пройтись за плугом? Может быть, потренируемся доить коров?..

Рихард крутанул мечом и прищурился, словно прицеливаясь.

– Когда тебе, братец, нанесут оскорбление, плюнут в лицо – что станешь делать? Зубоскалить, как сейчас?

– Посмотрю по ситуации.

– А если какой-нибудь подлец притиснет твою жену – тоже посмотришь по ситуации?

– У меня не будет жены.

– Это еще почему?

– Прямое следствие из твоей логики, Рихард. Жен заслуживают только меченосцы. Все прочие – крестьяне, купцы, священники и даже лучники – размножаются почкованием, как деревья.

Рихард презрительно наморщил губу.

– Знаешь, Эрвин, таких, как ты, никто не любит. Ты не найдешь ни друзей, ни союзников. Никому не понравится слабак, пытающийся выглядеть первым умником на свете.

– Зато сильных дураков все просто обожают! – фыркнул Эрвин.

Брат подступил к нему вплотную и процедил: