Без пощады

От вертолетных кострищ становится так светло, что я наконец вижу манихеев воочию. Они плывут по Стиксу в мою сторону. Из серого желе торчат только плечи, головы и редкие стволы. Они что — на подводной лодке?!

Вот так. На моих глазах воздушная кавалерия за несколько секунд потеряла пять вертолетов. Но это еще не значило, что поле боя останется за манихеями. Да и едва ли они стремились к подобному результату: партизанская стратегия направлена не на захват и удержание территорий, а на диверсии и скоротечные бои, которые почти всегда заканчиваются стремительным драпом.

Напомню: прямо над моей головой, у кромки обрыва, стояли БРАМДы, которые остались целехонькими. И теперь их экипажи, распсиховавшись, начали лихорадочно покидать огневую позицию. Водители разворачивали машины с намерением простым и понятным: обогнать отступающих вниз по течению манихеев и устроить им в подходящем месте засаду.

Что ж, несмотря на разгром, уцелевшие клоны голову не теряли… Вот что значит Второй Народный кавполк, офицерская косточка!

Все складывалось для меня как нельзя лучше. Манихеи улепетнут, а вся королевская конница, вся королевская рать ринется за ними, обуреваемая жаждой мщенья… Я же останусь наедине с собой! И даже получу ненулевые шансы отыскать среди обломков что-нибудь съедобное!

Но только я представил себе во всех подробностях банку консервированной ветчины, поджаренной на вертолетном топливе, как взревевшая по-буйволиному бронемашина выбросила из-под колес очередной пласт глиняного месива. Блин весом с полцентнера размашисто шлепнул меня по спине…

Тут мне уже ничто не могло помочь.

Я вывалился из своей ниши, как птенец из гнезда. И, беспомощно раскинув руки, полетел вниз, в Муть.

Слой показался плотным, как кисель. Воздух отчаянно сопротивлялся моему падению. Так вот почему сбитые вертолеты вели себя как в замедленной съемке!..

Что ж, в аномальных зонах есть свои преимущества…

Все равно при падении в Стикс я набил на груди синяк в три ладони.

Блямс!

Я ушел в прохладное желе с головой.

Не без труда вынырнул на поверхность. Течение вынесло меня на стремнину.

Рядом со мной качался продолговатый предмет. Я хотел ухватиться за него, но взгляд мой упал на черный шлем-сферу и лицо, белеющее под разбитым забралом. Труп!

Левое плечо онемело. Рука отказывалась повиноваться. Одновременно я осознал, что Стикс довольно глубок — ноги до дна нигде не доставали.

Выгребая одной рукой, я попытался достичь ближайшего берега — левого. Там виднелись столбики желтоватого свечения, единственный ориентир в почти непроглядной темени Мути.

Пробарахтавшись минуты полторы, я в изнеможении затих и, к своему ужасу, обнаружил, что не приблизился к берегу и на сажень. Хорошо что-то делать из последних сил. А когда нет уже и последних?

Тогда крайне желательно, чтобы рядом с вами оказался катер Единой Службы Спасения. Сгодятся также экраноплан, вертолет, лодка, буксир или робот-скутер…

Подойдет даже ныряющий катамаран, чего уж там!

И надо же: именно такой катамаран, под завязку набитый манихеями, в полуподводном положении проскользнул мимо меня, обдав упругой волной.

— Аааа! Братки! Спасите! Я не пехлеван!.. — Ноль эмоций.

— Я свой! Руски! Руски брат! Спасите!

Ни ответа ни привета. Пулей не угостили — и на том спасибо.

— Эгей! Тону! Я нейтрал! Русский! Друг!.. Именем верховного командования!

Катамаран растворился в непроглядной Мути.

— Драные черти, б… уроды ё… Отродье… Нехристи…

И вдруг из темноты донесся задорный крик:

— Это кто там матерится?!

Русская речь! Невероятно!

— Лейтенант Пушкин, военфлот Российской Директории!

— Пушкин-мать-твою-кукушкин… Оружие есть?!

— Ни хрена нет! Я тону тут вообще!

— Ну смотри, без фокусов! Одно подозрительное движение — и ты труп.

— Какие фокусы…

И вот рядом со мной появляется второй катамаран… Собственно, его, как и первый, толком не видно: над водой торчат только плечи диверсантов и спарка зенитных пулеметов.

Борт катамарана больно бьет меня по щиколоткам…

Я ору.

Ко мне тянутся руки…

Я снова ору, чтобы не хватались за левое плечо.

Манихеи, конечно, ничего не понимают, но таинственный русский переводит для них на фарси.

В итоге я переваливаюсь через бортовые поручни и, ощутив под ногами обрезиненную палубу, слышу:

— Сыновья света просят, чтобы ты перестал шуметь, иначе они перережут тебе глотку.

Теперь я могу разглядеть говорящего. Кажется, молодой парень. В черной одежде типа трико, с плотно облегающим голову капюшоном. Лицо — тоже черное. И даже белки глаз не блестят. Инъекция красящей спецжидкости? Наверное…

— А… извини. — Я перехожу на шепот: — Скажи сыновьям света, что они спасли хорошего человека.

Смешок.

— Извини, лень переводить. Им без разницы, что ты о себе думаешь. Хороший ты или какой.

— Ладно. Тогда тебе спасибо.

— Не за что.

— Как тебя хоть зовут-то?

— Называй Сержантом.

При этих его словах двое манихеев, стоящих за моей спиной, крепко хватают меня за запястья. Левую руку ниже плеча я, правда, не чувствую. Но когда правое запястье соприкасается за спиной с левым, становится ясно, что мне связывают руки.

— Это лишнее, ребята…

— Тссс.