Ловко, как какой‑нибудь спецназовец, один из моих бородачей, кувырком преодолел простреливаемое из открытой двери пространство, и тут же замер с другой стороны крыльца. Из избушки раздавались какие‑то странные, непонятные звуки. Нам с Силантием пришлось обойти сарай, и, по следам казаков, перелезть сугроб, чтоб приблизиться, наконец, к оконцу, полагая, что оттуда будет лучше слышно.
Звуки и правда стали четче, но секрета — что же именно делает последний оставшийся в живых душегуб, так и не выдали. Что он там такое громоздкое таскает, и чем скрипит.
— Эй ты! Выходи по добру! — крикнул проводник. — Не то дверцу подопрем, да и спалим тебя к Дьяволу!
На несколько минут возня в избушке прекратилась. А потом звонким, мальчишеским голосом, дрожащим толи от волнения, толи от страха, разбойник ответил:
— А ну как я карасином деньжищи‑то полью, так и палите!
— Там ребенок?! — вырвалось у меня. — Мы тут штурмовать этого мальца, что ли, собрались?
Даже в голову не пришло, что еще недавно этот мальчик, наравне со взрослыми, активно стрелял по нам из окна. Совершенно спокойно встал, и аккуратно пригнувшись перед низким дверным проемом, вошел в логово трактовых злыдней.
— Ваше превосходительство! — только и успел выкрикнуть кто‑то из моих казаков, как я уже был внутри.
В маленьких сенях на земляном полу темнела здоровенная кровавая лужа. И судя по отпечаткам сапог и следа из частых капель, уходящих за порог в саму избушку, Силантий все‑таки не убил предпоследнего бандита. Ранил только. И вполне было возможно, что он все еще был в состоянии стрелять. Но мне, опять‑таки, это в голову не пришло. Зато я сразу догадался чем же тут занимался этот мальчишка — перетаскивал и пытался перевязать своего подельника.
Пацан сидел в углу, прямо на полу, возле хрипло дышащего, испускающего ртом кровавые пузыри, богатырской наружности мужика. Одной рукой малец прижимал какую‑то светлую тряпицу к ране бандита, а в другой сжимал огромный для его комплекции револьвер Кольта. Ствол так скакал, так дрожал, что у меня и мысли не возникло, будто бы он способен хоть куда‑нибудь попасть.
— Кто он тебе? — ткнув в поверженного богатыря дулом Адамса, поинтересовался я.
— Батя, — шмыгнул носом парнишка, годов тринадцати — четырнадцати на вид.
Я оглянулся, но крупных чемоданов — мне казалось миллион в ассигнациях поместится только действительно в большой — не увидел.
— Соврал? — хмыкнул я. — У тебя тут ни миллиона, ни керосина…
— Сундук в сарае, — слабенько улыбнулся мальчишка. — Вы же за ним пришли?
— Да, — кивнул я. — А ты как думал? Там слишком много, чтоб такое попустить.
— Батя тоже так говорил, — согласился малолетний разбойник. — Глянь, барин. Он будет жить?
Я шагнул ближе, присел перед телом отца этого смертельно испуганного парня, и откинув полу старенькой солдатской шинели, посмотрел на то место, куда попала пуля из фузеи беспалого казака. Пусть я и не дипломированный врач, но уж то, что ранение пришлось в легкое, причем совсем рядом с сердцем, определить смог. Без немедленной операции в хорошо оборудованной больнице у разбойника не было ни единого шанса.
— Нет, — честно признался я, как бы ни было жестоко это говорить. — Он умрет.
— Ы–ы-ы–ы, — сжав зубы, завыл пацан, утыкаясь носом в темные, давно не мытые волосы отца. — Батяяяяя!
— Вставай, пойдем, — позвал я парня, когда он немного успокоился. — Нужно всех похоронить по–человечески…
— Не дам! — рыкнул он. — Он живой! Не дам.
Я пожал плечами, и встал. Отдирать силой этого несчастного ребенка от тела умирающего отца не хотелось. Да и что бы я потом с ним стал делать? По закону‑то он такой же разбойник с большой дороги, как и все остальные. Везти его в Колывань, чтоб там его в кандалы заковали? Или, того пуще — повесили?
— Как хочешь, — наконец, выговорил я, и снова взглянул на револьвер в его руках. Именно такой, что я специально заказывал для своих казаков. Других, даже похожих, я ни у кого в Сибири не видел! И этот тоже, наверняка был трофеем разбойников. Взятым с мертвого тела одного из сопровождающих караван антоновских казаков. — Пистоль отдай.
— Нет, — сквозь слезы выкрикнул парнишка. И для верности даже мотнул головой. — Нет!
— Томские казаки увидят — разбирать не станут. Повесят на первом же суку. Отдай от греха…
Пацан еще раз упрямо дернул головой, а потом вдруг поднял свое тяжелое оружие, кое‑как навел куда‑то в мою сторону и нажал курок. И мне показалось — я даже увидел, как в самой глубине толстенного ствола появилась искорка воспламенившегося пороха. А потом, в шлейфе показавшегося черным дыма, прямо мне в лицо, вылетела толстая, будто бы — со стакан, пуля. И белый свет для меня выключился…
Глава 6 - К свету