Без Поводыря

От того и был несказанно рад, обнаружить господина Маткевича возле себя. А не, скажем, не к ночи вспомнить — окружного врача Гриценко, который однажды мне ножевую рану на ноге пользовал. Слава Всевышнему, я хотя бы ходить мог, после этакого‑то издевательства над живым губернатором…

— Еще этот Самович догадался вас, голубчик, перед поездкой опиумной настойкой напоить. Мы уж и не чаяли, что вы проснетесь… И так, знаете ли, и этак с вами… Но теперь‑то все славно станет. Теперь уж, коли Господу будет угодно, поправитесь.

Улыбаться оказалось не больно. И я улыбнулся. Он еще что‑то такое, специфическое, одними медицинскими терминами мне рассказывал, а я прикрыл уставшие от избытка света глаза, растянул губы до ушей, и слушал, просто наслаждаясь звуками человеческого голоса. Так, как‑то незаметно, и уснул.

Громко хлопнула дверь. Благо я уже не спал, а пребывал в этаком подвешенном, на границе сна и яви, состоянии, когда еще видятся какие‑то образы, но уже четко осознаешь их нереальность.

— Голубчик! Что же вы… — это доктор Маткевич. Учитывая, что за невесть сколько времени, он единственный человек, голос которого я вообще слышал, не узнать было бы странно.

— Какой я вам, господин надворный советник, к Черту–Дьяволу, голубчик?! — а это был кто‑то новый. Этакий‑то, густой, пронизывающий до костей, вибрирующий баритон я бы запомнил. — Это у вас в палатах, я, сударь мой, вам — голубчик. А здесь извольте…

— Ваше превосходительство! Иван Григорьевич! Здесь раненый, а вы…

Что еще за Иван Григорьевич? Да еще и — генерал?! Почему не знаю? Пора было открывать глаза, и пытаться разглядеть того, кто все‑таки сумел вывести из обычного равновесия добрейшего доктора Маткевича.

— Да он и не спит, — обрадовался незнакомец. — Ну сами же посмотрите! Вон веки дрожат… Господин Лерхе?! Вы меня слышите?

— Ваше превосходительство! Его превосходительство серьезно ранен, и я самым настоятельным образом запрещаю его как‑либо волновать! Кроме того, имейте в виду, господин генерал–адъютант! Герман Густавович пока не в силах разговаривать!

— Да чтож вы все… — тут его превосходительство позволил себе использовать некоторые фразеологизмы, связанные немногочисленными междометиями и союзами, от которых принято беречь уши детей и дам. Но без которых приказы и распоряжения, что на строительствах, что в армии или флоте, выполняются, почему‑то, заметно менее расторопно. — Там уже объявлено! В газетках пропечатано! Вскорости уже и прибыть должны, а у него тут ни губернатора нет, ни исправляющего должность!

Видимо был вечер. Об заклад бы биться не стал, но вряд ли этот громогласный матершинник пришел бы к постели тяжелораненого ночью. Тем не менее, на тумбочке у моей кровати уже горела керосиновая лампа, не способная, впрочем, осветить большую часть спальни. Так что остановившихся у порога спорщики видно было совершенно отвратительно.

— Ну так и разбирались бы с секретарем его превосходительства! — доктор, едва достающий до плеча высокому незнакомому генералу, продолжал, в меру своих сил, пытаться защитить мой покой. — Или в Магистрат сходите. Что же касается господина Фризеля, так, мне представляется — весь город, кроме господина Катанского знает, где наш любезный Павел Иванович ныне обретается.

— Р–р-развели тут у себя бар–р-рдак! — рявкнул Иван Григорьевич, почему‑то тыча пальцем левой руки в невиноватого меня. — Интриги, к Черту–Дьяволу! Заговоры! И этот еще, так не вовремя геройствовать полез!

— Герман Густавович? Как вы себя чувствуете? — не слушая распалившегося невесть откуда взявшегося начальника, нагнулся ко мне доктор. Как я себя чувствую, едрешкин корень? Так, словно меня неделю били ногами, и только по счастливой случайности — не убили. Как я себя чувствую, если любое движение вызывает такой прострел боли, что белый свет не мил становится?!

— Кто это? — невнятно спросил я, старясь не двигать губами. Получилось совсем негромко.

— Это, Ваше превосходительство, его превосходительство, генерал–адъютант свиты, Иван Григорьевич Сколков…

— А…

Точно! Как же я мог забыть. Мы же даже его кортеж на тракте встречали. Вместе с парой других караванов, стояли на обочине, ждали пока карета этого царского посланца, в сопровождении полусотни кавалеристов, промчится мимо.

— Что он?

— Он в смятении, Герман Густавович, — ничуть не стесняясь подошедшего совсем близко генерала, хмыкнул Маткевич. — Днями Манифест вышел, что, дескать, цесаревича нашего, Николая Александровича, Государь наместником Западной Сибири назначил. И будто бы даже кортеж Великого князя ныне уже из Тюмени выехал, а здесь и встречу должным образом организовать некому. В Магистрате паника. Господин Фризель продолжает прятаться от майора Катанского, а вы…

— Ах как вы, дорогой Герман Густавович, не ко времени безумствами своими занялись, — вскричал Сколков и рубанул рукой воздух. Рукой, лишенной кисти, и перемотанной бинтами.

— Что с ним?

— Пушечное ядро, я полагаю. Кисть удалили неудачно…