(без) Право на ошибку

А она, утомленная, заснула. Как всегда, на животе, подогнув под себя подушку, с чуть полураскрытыми губами, опухшими от бесконечных ласк, и исцарапанными руками.

Мы были как сумасшедшие — даже не замечали, что наносим друг другу повреждения. А сейчас мне фантастически нравились эти отметины, что я оставил на ней.

Чуть сдернул простынь, которой она была укрыта.

Царапины, синяки на боках — у нее все еще была нежная, чувствительная кожа. Багровые засосы на шее. Лицо чистое, умытое — я лично умывал ее. Залез с ней в душ и намыливал раз за разом совершенное тело и лицо, а потом поставил ее на колени, вбивался в ее рот, выгибаясь от удовольствия до боли в пояснице. И трахал ее стоя, прижав спиной к стенке кабины, чувствуя как заливает вода наши лица, рты, трахал до искр в глазах, до тех пор, пока она не начала всхлипывать от сумасшедшего оргазма.

Спутанные волосы, гибкая спина, тонкие, длинные пальцы. Она одинаково умело печатала ими и обхватывала мой член.

Слишком умело.

Не выдержав, я встал, натянул спортивные штаны, снова налил себе коньяк и уставился в окно, за которым занимался рассвет.

У нас была целая ночь, и я чувствовал себя полностью опустошенным. И не только физически. Но на этом все. Хватит. Иначе я не выдержу и убью эту сучку, будто она что-то для меня значит.

Подавил в себе желание разбудить ее и отхлестать по щекам, чтобы призналась, сколько мужиков через нее прошло, и сделал еще один глоток.

Сопьюсь так к хренам собачьим, если одни только мысли о ней вызывали желание снова уйти в запой…

Но я не стал ее будить. Стоял и смотрел, как поднимается солнце над городом, которого больше не будет существовать в моей личной географии. И когда она зашевелилась и потянулась, медленно обернулся.

И снова поразился насколько неэмоциональной она стала — по ее лицу ничего нельзя было прочесть.

Она присела, чуть размяла себе затекшую шею, отчего простыня сползла с ее груди, задев соски. Рот моментально наполнился слюной, будто и не было этой ночи.

Я сглотнул.

Ну уж нет, второй раз я на нее не поведусь. Точнее, третий. И не собираюсь говорить с ней ни о чем — вызову такси и пусть валит.

Хм, а она ведь знает, какой эффект производит на меня ее обнаженное тело и это совершенно невинное выражение лица.

Какого же хрена тебе не хватало?!

Это снова вопила память…

— С Артемом ты так же кончала? — спросил вопреки своим собственным решениям, впиваясь взглядом в ее лицо, чтобы не пропустить ни малейшего отблеска эмоций.

Я надеялся на сожаление, но там мелькнуло что-то, отдаленно похожее на страх.

Бред.

Я тут же отбросил эти ненужные сведения.

Она чуть наклонила голову, наполовину скрываясь за своими волосами, и ответила уже привычным мне насмешливым голосом:

— А ты думаешь твой член какой-то особенный?

— Не более особенный, чем то, что у тебя между ног— Это тоже была перчатка. Но насмешница даже не дернулась. Только прищурила глаза.

— Так с чего же ты так бесишься?

А ведь и правда бесился. Как поняла? Я был уверен, что в совершенстве овладел искусством притворяться истуканом с острова Пасхи. Но и Настя в совершенстве научилась разбивать мое каменное укрытие своей хрустальной шпилькой, будто заделалась Золушкой в нашей совсем не детской сказке.

Она встала, подхватила с пола одежду и скрылась в ванной. А спустя несколько минут вышла, в одном только платье и вышла — ее белье все еще валялось среди смятых простыней.

И от осознания того, что она собралась на улицу вот в таком виде, у меня сжались кулаки.

От нее так и несло сексом. А она будто и не стеснялась этого, еще и волосы скрутила, открывая искусанную шею.

— Даже чаю не попьешь? — прозвучало, надеюсь, иронично, а не жалко.

— Считаешь, у меня не хватит денег заказать его самой?

Подняла с пола сумочку, все еще валяющуюся возле двери и достала сотовый телефон. Похоже, чтобы вызвать машину.

А я понял, что нервничаю. От того, что она сейчас просто выйдет и исчезнет из моей жизни снова.

Но разве я не этого хотел?

Ага, и потому сделал так, чтобы продлить еще немного эту агонию. Потому что я больной придурок.

Взял со стола бумажник, в котором всегда была крупная сумма, и достал пачку сотенных долларовых купюр. И если бы я не следил за ней так пристально, я бы даже не заметил, как ее пальцы сжали на мгновение сумочку, да так, что на тонкой коже остались глубокие вмятины.

Ну же, давай. Порви эти деньги, швырни мне в лицо, устрой скандал — и тогда еще несколько минут ты будешь рядом со мной…

А она подошла совершенно спокойно, взяла шелестящие бумажки, пересчитала, хмыкнула, а потом сложила их и засунула за пояс моих штанов:

— Считай это сдачей за удовольствие. И не волнуйся — со мной уже расплатились.

Что?

О чем она говорит?!

Видимо на моем лице было такое недоумение, что она сочла нужным уточнить:

— Многие в городе были рады твоему приезду. Веринский. Так что они скинулись на прощальный подарок…

Твою ж…

Что?!

Она же не серьезно?!

Блядь, она что…

Хохочет. Просто хохочет мне в лицо.

Не весело и задорно, как когда-то, когда ее радовало почти все, когда пенилась кровь и наши отношения были легче гелиевых шариков в голубом небе.